Саратовцы, будучи людьми жизнерадостными и улыбчивыми, не любят, когда кто-то печален. Если они заметят встревоженного, озабоченного или просто слишком серьезного человека, тут же подходят и участливо спрашивают, не случилось ли чего, не болен ли, не попал ли в какую-нибудь передрягу. Грустный человек сейчас же рассказывает о причинах своих печалей — и ему становится легче. Если же он от природы неразговорчив и замкнут, то саратовцы задают деликатные наводящие вопросы и все-таки добиваются правды, после чего рассказывают веселый анекдот или историю о человеке, которому гораздо хуже, или изложат свою любимую теорию о том, что при невозможности повлиять на ход событий, следует изменить свое отношение к этим событиям. В общем, стараются, не считаясь со временем, развеселить невеселого человека и не отходят от него, пока не добьются своей цели. Светлые настроения и неприятие унынья прививаются с детства, и часто можно видеть, как строгая, но справедливая мать стоит над своим плачущим ребенком и педагогически говорит ему: «Не реви! Я кому сказала, не реви! Будешь реветь — сейчас выпорю! Сейчас всю морду разобью тебе, гадина такая, не реви, не позорь перед людьми!» И, смотришь, личико ребенка просохло от слез, и вот ребенок уже улыбается, доставля радость окружающим: ведь нет для саратовца зрелища милее, чем детская улыбка.
Саратовцы очень любят знать точное время за исключением, может, только Касьянова (см. рассказ «Часы»). Часто можно видеть: идет человек, нагруженный вещами, а к нему стремительно и взволнованно, будто потерявшись на вокзале, подходит другой человек и спрашивает: «Будьте добры, не откажите в любезности, который час, если вам не трудно?» Тот, кого спрашивают, будучи тоже саратовцем и, то есть, понимая важность дела, бросает вещи, засучивает рукав, смотрит на часы и отвечает: «Семнадцать часов тридцать шесть минут!» При этом большинство саратовцев при часах — и не удивляйтесь, если спросивший вас о времени тут же посмотрит на свои часы. Это означает всего лишь, что он проверяет их, всегда почему-то доверяя чужим часам больше, чем своим. Он смотрит на свои часы и произносит: «Так!» Что означает это «Так!» — тайна души и совести каждого в его личном измерении. Но есть саратовцы и без часов — и они тем более не могут жить, не зная точного времени. Таков мой сосед. Целыми днями стоит он на улице, на свежем воздухе, прислонившись к стене дома и у каждого проходящего любезно спрашивает: «Сколько время, скажите, пожалуйста?» Ему отвечают, он задумчиво качает головой. Тут же идет следующий прохожий, он и у него спросит время. Если же прохожих долго нет, он начинает беспокоиться, ему не по себе, он выкликает меня, я высовываюсь в окно, он спрашивает:
— Сосед, сколько время?
— Семь часов, — говорю я.
— Вечера?
— Само собой.
— Не может быть! — восклицает он. — То есть уже семь?
— Если точно — пять минут восьмого, — говорю я.
— Вечера?
— Вечера, вечера.
— То есть, восьмой час уже? — изумляется он.
— Восьмой.
— Не может быть!
Я пожимаю плечами и отхожу от окна. И слышу его голос:
— Теть Кать, сколько время?
— Восьмой пошел.
— Что, правда?
— Восьмой, восьмой. Опоздал, что ли, куда-нибудь?
— Да нет. Просто… надо же… восьмой час!
Саратовцы, как бабочки, на яркое летят. Уж, кажется, в каком еще российском городе такое скопище талантливых музыкантов, художников, поэтов (о прозаиках умолчу из скромности)! И, тем не менее, стоит появиться, например, мало-мальски подающему надежды поэту, тут же саратовцы впадают в ажиотаж: о нем пишут во всех местных газетах, его показывают по телевизору, в складчину издают сборник стихов и устраивают авторские вечера, на которых рукоплещут и забрасывают младого поэта розами, местная власть тут же выделяет ему из муниципального фонда квартиру с кабинетом, лучшие и умнейшие красавицы толпятся, желая стать его женой или хотя бы любовницей. В общем, фурор почти уже нестерпимый, того и гляди — замучат обожанием и лаской незрелое дарование. Но всегда на выручку является новый поэт или музыкант, или художник — и жажда восторга обращается к нему. При этом к знаменитостям не местным саратовцы проявляют поистине патриотическое равнодушие, презрительно говоря: у нас похлеще есть! В результате такого отношения из Саратова творческие люди уезжают настолько редко, что можно смело сказать, что никогда. В частности, евреев за последние годы выехало всего несколько тысяч, а это в сравнении с показателями по стране — сущие пустяки.
Саратовцы любят получать букеровские премии.
Букеровская премия — это литературная премия за лучший роман года. Она, в общем-то, английская, но сделали и для русских писателей в порядке гуманитарной помощи.
И вот один саратовец написал лучший роман года и попал в число шести финалистов, и поехал получать премию. Правда, пятеро других тоже написали лучшие романы года, но наш саратовец был уверен, что именно ему дадут премию, потому что ему очень хотелось ее получить.