МЫ: повести и рассказы

— А знаете, Мечькин рассказал о вас в общих чертах, и я вас представил. Но не в общих чертах, а конкретно. И вы не поверите: совпало один к одному. Вы открыли дверь, и я даже вздрогнул. У меня было ощущение, что я не впервые вас увидел, я вас узнал, понимаете? Понимаете?

— Хорошо, хорошо, — оценила Маришечка. — У вас хорошо получается. Пойте дальше. Мечькин знал, кого привел!

— Глупая ситуация, — сказал Прохоров. — Теперь вы все мои слова будете воспринимать… ну, будто я…

— Что?

— Будто я хочу… ну, будто задание Мечькина выполнить. Хотя не было никакого задания… А если вы мне просто нравитесь? Если для меня сейчас нет никакого Мечькина и этой истории вообще, а я будто на улице вас увидел? И сразу…

— В вашем возрасте это бывает.

Возмутился Мечькин. Да, хороша она, что и говорить, но и он не вчера на свет родился, опыт имеет и его любили женщины не хуже Маришечки!

— Послушай, девочка, — сказал он, подойдя близко. — Я не знаю, в какую ты игру играешь, но не заигрывайся. Да, ты мне нравишься, но я человек легкий, болтливый и почти бездушный. Ответила, отозвалась — спасибо, не ответила — еще спасибее, спокойно буду жить. Поняла?

— Извините, — вдруг с потрясающей мягкостью и покорностью, и смущением и черт знает еще с чем промолвила она, и Прохоров ее уничижением стал уничтожен окончательно и понял, что пропал.

Пришел Мечькин с пивом.

Смотрел вопросительно.

Пили пиво, и Мечькин говорил о пиве.

— Это не светлое пиво, — сказал он. — Вранье. — Написано светлое, а оно не светлое. Я пиво понимаю. Это не светлое и не темное, это неизвестно что. Я терпеть не могу. Если уж написано светлое, пусть будет светлое. Я и темное выпью, но пусть тогда написано будет: темное. То есть написано-то написано, но не отражает этого самого…

— Содержимого, — подсказала Маришечка с иронией. И взглядом мимолетным на Прохорова — как на своего — и он опять растерян, опять ничего не понимает!

— И так во всем, — продолжал Мечькин. — Определенности нет. Так во всей моей жизни. Даже фамилия. Меня и в загсе спрашивали, когда женился, и в милиции несколько раз: почему Мечькин с мягким знаком? А я знаю? Родители с мягким, и я с мягким. Может, по правилам надо без мягкого. Ну, там, Печкин. Свечкин. Без мягкого. А я с мягким. И что теперь? А ничего! С мягким так с мягким, успокойтесь! Или жена бывшая. Прожили пятнадцать лет. На третий год она мне говорит: Мечькин, я с тобой развожусь. Я говорю: на здоровье! И она после этого двенадцать лет жила со мной! И каждый день говорила: завтра разведусь.

— Так выгнал бы ее, — сказала Маришечка.

— Я бы выгнал. Дочь, — кратко ответил Мечькин. А потом очень оживился, даже засуетился: — Вот что! А пойдемте в парк, возьмем лодочку и поплаваем! Я проходил там недавно — красота!

— Короче, — говорит Володя. — Нет, мне, может, и нравится — но короче!

— Ладно!

Короче: они идут в городской парк, где аттракционы, где пруды и, хотя народу много, тишиной все отзывается, несмотря на близкие звуки карусельной музыки. Они берут лодку и плавают. Маришечка и Прохоров затевают довольно умный разговор, то ли потакая прихоти Мечькина (ведь он — «сватает»), то ли дразня его, то ли щекоча и теша себя туманным разговором — в присутствии. Мечькин гребет к берегу, просит подождать. Возвращается радостный, с большим пакетом в руках. Плывут опять, заплывают в дальнюю заводь, под плакучую иву.

— Пикник на лоне природы! — объявляет Мечькин. И достает бутылки, достает колбасу, хлеб, сыр.

Смеется, начинает рассказывать анекдоты.

— Только я буду глупые рассказывать, я других не знаю! Я вообще анекдоты не умею! — и рассказывает, не умея. Маришечке неловко, Прохорову неловко.

Мечькин заставляет Маришечку и Прохорова выпить на брудершафт. Они выпивают и целуются, как положено. Мечькин смеется.

Маришечка отлучается на некоторое время.

Мечькин сидит и смотрит в землю. И говорит вдруг:

— Только не надо наглеть!

— Ты чудак, Мечькин, — говорит Прохоров.

Мечькин оскорбляется.

— Встань, я лежачих не бью.

Прохоров встает и готов сражаться. Мечькин сталкивает его в воду. Возвращается Маришечка.

Прохоров вылезает из воды.

— Чего это вы?

— При чем тут мы? — удивляется Прохоров. — Это я. В воду упал. Напился. Теперь — протрезвел…