Мы с истекшим сроком годности

А в реальности я с кучей надутых, разноцветных шариков, привязанных к моему инвалидному креслу, путешествую по центру от одного врача к другому и в перерывах искренне благодарю старичков и детишек, которые, еле передвигаясь на своих креслах, движутся навстречу мне, чтобы поздравить и осыпать душевными пожеланиями. И я совершенно откровенно признаюсь, что чувствую себя счастливой, купаясь в доброжелательности, чистосердечности этих открытых, прекрасных людей, которые относятся ко мне с теплотой, идущей из самого сердца.

Вечером мы собираемся в холле, в одном из наших излюбленных мест.

– С днем рождения, моя дорогая, – говорит Карли, вручая мне кулон с нежной жемчужиной в серебряных оковах.

– О, Боже. Карли… это прекрасно, – робея говорю я.

– Этот кулон я хотела подарить своему самому родному человеку.

– Тогда… он не должен принадлежать мне.

– Нет, Джина, он теперь твой по праву.

У меня кольнуло в сердце и защипало в глазах из-за слез.

– Спасибо, – шепчу я, обнимая Карли.

– Джина, у нас в Огайо, есть один ритуал, который каждый должен совершить в день своего восемнадцатилетия, – говорит Андреа.

– Так, мне уже страшно.

– Не бойся, больно не будет… будет мокро. Брис!

Я не успеваю сообразить, как около меня оказывается Брис с бутылкой шампанского в руках. Хорошенько взболтнув бутылку он открывает ее, и на меня изливается фонтан душистой пены. Я с ног до головы оказываюсь в шипящем, прохладном шампанском. Я смеюсь. Шампанское в глазах, в носу, в ушах.

– Но на этом еще не все, – смеется Андреа, – теперь ты должна сделать восемнадцать глотков прямо из бутылки.

Я уже не в силах отказываться, тем более что после того, как в моих руках оказалась бутылка, все хором начали повторять: «Давай, давай, давай!»

После первого глотка я чувствую, как постепенно начинает затуманиваться мое сознание, после пятого я начинаю видеть закрытыми глазами звездное небо, после десятого я перестаю различать голоса, они сливаются в единую, однородную массу, после восемнадцатого – мне кажется, что я стою на доске для серфинга, разрезая соленые волны океана.

Моя трезвость покинула меня, обещая не скоро вернуться.

Вот так проходит день моего восемнадцатилетия: под звон бокалов, тихую музыку, что льется из древнего проигрывателя, и наш беспрерывный смех.

Эдриан уверенно катит мое кресло к воротам. Он вытащил меня из столовой, едва я доела свой соевый блинчик.

– Куда мы идем? – спрашиваю я, пытаясь угадать ответ.

– Ничего не скажу, это сюрприз.

За пределами ворот нас ожидает черный фольксваген Эдриана. Через мгновение я оказываюсь на переднем сиденье машины, а кресло помещается в багажник.

Мы едем вдоль побережья, вопящее радио сводит меня с ума. Буквально через каждую секунду я мучаю Эдриана очередным вопросом: куда мы едем? Но Эдриан непреклонен, он лишь дарит мне довольную улыбку и качает головой.

– Знаешь, я не терплю две вещи в этой жизни. Первая: китайская лапша в Миннеаполисе на Гордон-стрит. Она там отвратительная. Кажется, что ешь вареную резину, а вторая: находиться в ожидании чего-либо.

– Осталось совсем чуть-чуть, потерпи немного.

Терпение все-таки сложная штука. Оно неизбежно иссякает, как запасы воды в Намибии.

Чуть южнее Рехобот-бич, притаился маленький городок Льюис. Он нас встречает неприметной табличкой со словами «Добро пожаловать в Льюис» и ужасными ямищами на дорогах. Я продолжаю теряться в догадках, с какой целью мы сюда приехали. Быть может Эдриан решил устроить пикник в честь минувшего дня моего рождения или же сводить в ресторан в этом затерянном в зарослях папоротника городишке.

Вскоре мы останавливаемся у ворот небольшого коттеджа с обшивкой цвета крем-брюле. Меня сразу посещает тревожное чувство, а вопросов появляется еще больше.

Эдриан перемещает меня в кресло, и мы начинаем стремительно приближаться к дому. У ворот нас встречает обворожительная пожилая дама с белыми волосами, в которых заметен розовый ободок под цвет помады на ее губах.

Тревога внутри меня все разрастается и разрастается, словно злокачественное образование.

– О, ну наконец-то, а то я уж вас заждалась в одиночестве, – говорит женщина поразительно нежным тоном.

– Здравствуй, мама.

МАМА?! Тут у меня перехватило дыхание, во рту мгновенно пересохло, а в глазах поселился страх.

Какого. Черта.

– Джина, познакомься, это моя мама, Элеонор.

Женщина широко улыбается и тянет мне свою руку, а я, дрожа, тяну ей в ответ свою.

– З-здравствуйте. – Мне с трудом удается улыбнуться. – Приятно познакомиться.

– Взаимно. Давайте быстрее к столу, а то мой фирменный персиковый пай ждет не дождется оказаться в ваших желудках.

Элеонор вновь улыбается и заходит в дом. Я резко хватаю Эдриана за руку.

– Эдриан, ты знаешь, как это называется? – с недовольным шипением говорю я.

– Долгожданное знакомство с родителями? – все с той же довольной улыбкой отвечает мне он.

– Нет. Это подстава! Ты мог мне хотя бы намекнуть о цели поездки? Я выгляжу ужасно, и я даже не знаю, что говорить. – Я чувствую, как на моем лбу выступают бусины холодного пота.