Мы с Санькой — артиллеристы...

Нет, вы видели? На глазах мой друг превращается в ефрейтора. Хотел я послать его с лычками вместе туда, где Макар телят не пас, да спохватился, вспомнил про субординацию. Я надулся и думаю, как мне с ним дальше жить, А он на меня — ноль внимания, накинул на себя гимнастёрку и вертит головой, разглядывая свои плечи со знаками отличия. Так можно глаза покривить и позвонки на шее вывихнуть. Таких досмотров ему показалось мало — побежал в коридор, где висело большое зеркало. А там их с лычками целый рой, чуть друг друга не отпихивают, будто женихи свататься собираются. Нам, рядовым, аж смешно на них смотреть.

Покрутившись перед зеркалом, Санька вернулся к своей кровати, снова разделся и уже в который раз начал перешивать заново, добиваться, чтобы лычка была, словно приклеена. Вот наделали парню хлопот с этим званием!

Зато когда батарею снова выстроили, он не притулился уже на левом фланге среди самых недорослых, а вопреки ранжиру стал во главе своего отделения, хотя был всего по плечо правофланговому. Вот какое сейчас он имеет право, его и ранжир не касается.

А вечером, когда офицеры, кроме дежурного, отслужив день, пошли домой, вся батарея и я лично почувствовали на себе, что лычки — это не только право стоять на командирском месте, это ещё и твёрдая власть. Вечернюю поверку проводил Юрка уже в старшинских погонах. У всех у нас они тоже не полностью чёрные, как у артиллерийских солдат, а обшитые по кромке жёлтым, под золото, на Юркиных же вообще чёрного почти не видно. У него лычек — вдоль и поперёк, погоны, словно офицерские, одно только — звёзд не хватает.

— Я, — важно сказал Юрка, прохаживаясь перед строем — строевой старшина, а старшина Хомутов — каптенармус. Его дело — шмотки, а моё — строй. Ловите разницу, салаги, кому из нас первому честь отдавать!

После таких слов авторитет каптенармуса померк. Юрка как бы столкнул его со своей ступеньки на служебной лестнице на одну ниже. Будто на одной двоим там тесно.

Но и строевой старшина, да ещё почти наш ровесник, а мне так и вовсе земляк и товарищ — не сам командир батареи. Пусть у него будет хоть во рту черно, как у нашего Жука, всё равно он не такой страшный, как сам Грызь. И мы в строю чувствуем себя свободнее. Особенно вторая шеренга.

Во второй шеренге вообще много преимуществ. В первой стоишь перед начальством, словно под лучом прожектора, столб столбом: не пошевелись, с ноги на ногу не переступи, а чтобы перемигнуться с товарищем — и думать забудь. А во второй, за спинами передних, словно за забором; начальству видно, да не всё. Здесь можно позволить себе и кое-какие вольности: перемигнуться, ослабить ногу по команде «смирно», словом — можно пошевелиться. Во второй, я уже не говорю про третью и четвёртую, есть даже своя строевая забава. Называется она «по кочану». Хоть забава и опасная, но ведь очень смешная. Здесь нужно выбрать момент, когда командир не смотрит в твою сторону, а в бумагу или ещё куда, осмелиться и переднего по голой макушке — щёлк! А тогда уже и стой словно мыла съев: я — не я, и корова не моя. Вторая шеренга киснет от смеха, краснеет от напряга, чтобы не расхохотаться, но все молчат, разве который слюною брызнет сквозь стянутые зубы. Попробуй пикнуть — окажешься перед строем. Все шишки от начальства за развлечения второй шеренги летят на первую, на того, кто получил щелчок:

— Сидоров, не крутиться в строю!

— Кузнецов, последний раз предупреждаю!

Можно щёлкать и не по макушке, по оттопыренному уху тоже хорошо получается. Но при подполковнике, да и при других офицерах, сделать «по кочану» не каждый ещё и посмеет, разве что уж сорвиголова, которому и море по колено. Я, например, боялся. А при Юрке посмел. Посмотрю — посмотрю на макушку Лёвы из Могилёва, и рука чешется. Да что я хуже остальных? Подстерёг момент, когда Юрка-старшина опустил глаза в список батареи, и — щёлк! — по Лёвиной стриженой башке. Да громко так получилось, словно по пустой тыкве. Не успел Лёва и голову повернуть, чтобы посмотреть, кто его угостил, как раздался металлический старшинский возглас:

— Сырцов, выйти из строя!

Я не сразу и понял, что это мне, так надеялся на свою безнаказанность: за спинами же не видно, да и Юрка свой человек, не будет же он земляка и товарища перед строем унижать.

А он унизил. Да ещё и как. Правда, морали, как подполковник за опоздание на физзарядку, не читал, но наказал более сурово, чем тот. Моим ушам даже не верилось.

— За нарушение дисциплины в строю один наряд на кухню вне очереди! — объявил Юрка.

Может, он меня не узнал? Стриженые и в одинаковой форме, мы все здесь, словно из инкубатора, все на одну колодку шиты. Я хотел было сказать: брось, мол, Юрка, опомнись, это же я — Иван, но только рот раскрыл, а Юрка ещё суровее:

— За спор с командиром — ещё один наряд!