Мы с Санькой в тылу врага

Не успели мы привыкнуть к электричеству, как Иван Буслик и еще какие-то мужчины снова начали лазить по столбам и тянуть новые провода. Однажды они остановились и возле нашего двора. Ноги у Буслика — как бригадирская «коза», которой меряют поле. Прошагал он раз-другой от столба до хаты, измерил расстояние, а потом поставил между окнами лестницу и давай орудовать сверлом. Бабушка всплеснула руками:

— Да что ж это ты, хлопче, снова стену дырявишь? Зимой же весь дух из хаты вон выйдет.

А Буслик сидит на лестнице и зубы скалит:

— С музыкой, старая, жить будешь. Попляшешь — глядишь и согрелась.

И верно, вскорости зазвучала в хатах музыка. У Саньки радио круглое и черное, как сковорода. А у нас в красном углу, под образами, стоит небольшой ящик. Покрутишь ручку, и этот ящик как врежет «Лявониху», так почище получается, чем у Адама, известного на всю деревню гармониста. А то и сказку расскажет: «Жили-были дед да баба…»

Глыжка на это чудо надивиться не может. Я и сам никак в толк не возьму, почему оно говорит: язык там какой-нибудь железный есть, что ли?

Выбрав момент, когда в доме никого не было, мы с Глыжкой решили посмотреть, как устроено радио. Отодрали клещами заднюю стенку ящика и залезли внутрь чуть ли не с головой. Никакого языка там не оказалось: одни железки да проволочки. Попробовали гвоздем — прилипает.

— Магнит, — объяснил я Глыжке.

Мы рассматривали радио, ощупывали со всех сторон, пока оно не испортилось. Круть-верть — молчит, верть-круть — как в рот воды набрало. Кое-как сгребли все в кучу и ходим сами не свои.

На другой день к нам снова пришел Иван Буслик. Отец позвал. Посмотрел Буслик сперва на радио, потом на нас с Глыжкой и заговорщицки подмигнул. Он поковырялся немного в проволочках, ящик пошипел, покашлял, будто прочищая горло, и строгим незнакомым голосом произнес: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

Отец так и подскочил.

— Что это?

— Кажись, война, — неуверенно ответил Буслик, потом сгреб свои плоскогубцы, отвертки, винтики-болтики и, махнув рукой на бутылку, которую отец поставил на стол, выбежал из хаты.

Война. Отец надел шапку и тоже хлопнул дверью.

Что такое война, я знаю. Война — это когда отцу приносят из сельсовета повестку, чтоб он поскорее собирался в какой-то там военкомат. Мама начинает плакать и хлопотливо пихать что попало в отцовскую дорожную сумку. Бабушка тоже снует по хате из угла в угол и твердит, что, мол, какой только напасти на человека не придумают. И у меня скребут на душе кошки, но держусь, стараюсь не заплакать. Я — мужчина.

На моей памяти отец один раз уже ходил воевать. Ушел летом, а вернулся только весной. Весной прошлого года. Подарки принес: красноармейскую шапку, ремень и обмотки. В шапке с красной звездой красовался я, ремнем он сам подпоясывался, а обмотки отдал маме. Из них хорошие лямки вышли. Мама носила на базар молоко, овощи и все нахваливала те обмотки: прочные, мягкие, плечо не режут.

Дня через два или три после того, как Буслик починил радио, отец снова получил повестку. И вот у нас полная хата родни и соседей. Первым пришел дед Николай — отцов дядя. У него большие буденновские усы и седая голова. Кажется, он только что приехал с мельницы и не успел отряхнуть мучную пыль с волос. Дед поздоровался, сел на скамью и сказал:

— Ну вот… дожили, будь оно неладно!

Затем скоком-боком прошмыгнул в хату наш сосед Захар Малявка. Несколько лет назад ему бревном в лесу переломило ногу. С тех пор, наступая на нее, он как-то смешно подпрыгивает. Видно, потому и прозвище за ним закрепилось — Скок. Спроси у людей, где Захар Малявка живет, так некоторые пожмут плечами и станут припоминать, кто же это такой. А скажи Скок — сразу покажут.

Дядя Захар поставил свою палочку возле порога и, бойко поздоровавшись, спросил:

— А мои ж вы голуби, что ж это будет?

Никто ему не ответил. Все промолчали.

Другой сосед, дед Мирон, хмурый и молчаливый, лохматый и здоровущий, как медведь, не пришел. У него у самого гости. Сына отправляет — Василя. Мы с Санькой рады этому.

Только вчера дед сулился пообрывать нам уши — в саду у него побывали. И кто знает, как бы он поглядел на нас, если б зашел в хату.

Моя тетя Марина явилась со своим мужем дядей Андреем. Сама она маленькая, кругленькая, словно пышка, зато дядя Андрей худой и длинный, как жердь. На войну он не пойдет. Говорят, у него сотлело нутро.

— Слава богу, такие там не нужны, — радуется тетя.

— Не беспокойся, и здесь хлебнешь горя, — урезонивает ее дядя Андрей.

Само собой разумеется, мы с Санькой тоже тут как тут. Без нас, как без соли.

Гости сидят, выпивают и закусывают. Обычно в таких случаях отец говорил, что мне нечего делать за столом, а нынче промолчал. Потому мы с Санькой сидим вместе со всеми, — выпивать, правда, не выпиваем, а налегаем на оладьи со сметаной да слушаем, о чем говорят взрослые.

Мой отец густо дымит цигаркой и рассуждает: