Мы с Санькой в тылу врага

— Этого нужно было ждать. Недели две назад встретил я кума на базаре, а его сын в армии. Так вот кум и говорит: «Дрянь дело, Кирилл. Выдали им винтовки с патронами и эти, как их… скаски. Видать, начнется…»

Дед Николай в задумчивости кивает седой головой:

— Ну, коли скаски выдали, значит, шабаш…

— Да нет, пап, — вмешиваюсь я в разговор, — не скаски, а просто — каски.

— Один черт, — отмахивается отец, — скаски или каски. Пуля не поглядит.

Тут мне захотелось объяснить, что каску, видно, пуля все-таки не пробьет, но подошла бабушка и дернула меня за рукав. Мол, не будь слишком умным и не лезь куда не просят.

— Я их видел на польской, — продолжал отец. — Они и тогда на нас косо поглядывали.

Дядя Андрей хрустит редиской и в знак согласия кивает головой. Его острый кадык бегает по длинной, как у гусака, шее — то уткнется в подбородок, то спрячется под ворот рубахи. Когда кадык успокоился, дядя заявил:

— Атмосфера давно заряжена порохом.

Он всегда говорит по-ученому, особенно когда под чаркой.

— А куда ж, голуби, мы глядели? — спросил дядя Захар. Голос у него тонкий, высокий, говорит — как на дудочке играет.

— Туда и глядели, — хмуро откликнулся дед Николай.

— Давайте мы лучше споем, — перебила мужские разговоры тетя Марина и, не дожидаясь согласия, завела высоким, пронзительным голосом — у нас с Санькой даже в ушах зазвенело:

Ой, поля вы, поля,
Вы зелёны поля.

Мужчины глотнули воздуха и лениво загудели басами:

Что ж на вас, на полях,
Урожая нема-а?..

— Выше нужно, — посоветовал Скок и принялся помогать тете:

Что ж на вас, на полях,
Урожая нема-а?..

От натуги у соседа проступили на шее жилы и побагровело лицо. Кажется, вот-вот у него в горле лопнет какая-то струна и все кончится. Но струна не лопается, и тонкий, чистый голос плавает над басами:

Только выросла одна
Кучерява верба-а-а!

— Вот, голуби, как петь-то нужно, — похвастался Скок и затянул снова. Поет он, запрокинув голову, — будто петух пьет воду.

Что под той, под вербой
Солдат ранен лежит…

Его поддержала тетя:

В головах у него
Вороной конь стоит.

Тут мама, которая до этого все уговаривала гостей, чтоб отведали то блинов, то холодца, молча поднялась из-за стола и, прикрывая лицо платком, вышла в сени. Басы смолкли. Только высокий голос соседа не хотел стихать:

На груди у него…

И вдруг голос оборвался. Последние слова Скок не пропел, а проговорил одним вздохом:

Красно знамя лежит…

Наступила гнетущая тишина, только муха со звоном билась о стекло.

— Э, черт! — разозлился вдруг отец и грохнул кулаком по столу, так что подскочили миски и ложки. Потом уже спокойнее обратился к гостям:

— О чем я вас попрошу… — Тут голос у отца задрожал, и нижняя губа часто-часто задергалась. — Всех попрошу: и тебя, дядя Николай, и тебя, Марина, и вас, соседи… Если что случится… Словом, не оставьте сирот в случае чего…

Тетя Марина сразу захлипала и запричитала о том, что, мол, бедные наши головушки и что сами мы тоже бедные-горемычные. Мне самому захотелось плакать, только Саньки постыдился. Чего доброго, смеяться станет.

Дед Николай потрогал свои буденновские усы, словно хотел проверить, на месте ли они, и, глухо кашлянув, сказал:

— Даст бог, ничего не случится. Вернешься. А мы тут за ними приглядим.

— Да чего уж там, — поддержал его дядя Андрей.

По улице я иду рядом с отцом и стараюсь глядеть героем, шагаю широко, нога в ногу со взрослыми. Неторопливо, верно, боясь что-нибудь упустить, отец дает маме наставления:

— Овес в огороде сожните, сложите на чердаке — суше будет. Да только обмолотите хорошенько, а то мыши солому посекут. Корова отелится — теленка не держите. Не прокормите. А заведется копейка — купите на зиму какого-никакого поросенка. Деду Мирону пуд пшеницы отдадите с трудодней…

А мама идет и вовсе его не слушает. Она думает о чем-то другом и часто-часто вздыхает.

— Сено привезти поможет дядя Николай. Вы тогда ему скажете.

— И говорить нечего, — подал сзади голос дед. — Мы тут с Иваном как-нибудь управимся.

Я расту от гордости: это дед про меня говорит.

За околицей нас догнала подвода. Люди на ней тоже ехали на войну — все с мешками, сумками.

— Дальше не провожайте, — сказал отец. — Долгие проводы — лишние слезы.

Мозолистой, тяжелой рукой он взъерошил волосы у меня на голове.

— Ну, смотри тут, сын. Слушайся мать, деда, бабушку. Струмент мой не растащи. Может, пригодится.