Мы сделаны из слов

Проснулась Алла минут за пять до сигнала будильника. Так частенько бывало, организм работал надёжнее любого устройства, особенно если перед сном чётко поставить перед ним задачу: подъём во столько-то. Правда, за эти пять минут она могла снова заснуть, поэтому будильник был по-прежнему необходим, и лучше не выключать его заранее, дождаться бодрого раздражающего писка и только потом прихлопнуть.

И всё равно сигнал раздался внезапно, но Алла даже не шевельнулась, зато Илья отреагировал – почти подскочил. Сел, мотнул головой, встрёпанный, помятый, забавный, глаза приоткрыты чуть-чуть – до конца не проснулся. Алла едва не рассмеялась.

– Ты-то чего подпрыгнул?

– Ну, вставать же пора, – пробормотал он не слишком-то уверенно.

Однозначно – невменяемый. А голос сонный, хриплый, тоже словно помятый, но от этого ещё более приятный.

Алла поднялась, подхватила с пола шёлковый халатик-кимоно, накинула, запахнула, распрямляясь. Илья запустил пятерню в волосы, взъерошил их, глубоко выдохнул и наконец-то до конца разлепил глаза.

Вот странно, высокий красивый парень, в меру поджарый и весьма сексуальный, а в голову приходят ассоциации с плюшевым медведем, мягким, по-живому тёплым, милым и трогательно-насупленным, которого хочется обнять. Всего лишь обнять и больше ничего. Наверное, это просто спросонья.

– Я в душ, – сообщила Алла. – Сваришь кофе?

– Хорошо, – Илья кивнул.

– А ещё… бутерброд горячий хочется.

Он опять кивнул.

– Ладно.

Когда Алла пришла на кухню, увлекаемая зовом доносящегося оттуда горьковатого кофейного аромата, Илья сидел за столом на маленьком мягком диванчике, подвернув правую ногу под себя. Нет, не в одних трусах, ещё и в джинсах, но с голым торсом. Увидев его, Алла на мгновение застыла, а он поднялся, налил кофе ей в чашку.

Она, словно зачарованная, следила за каждым его движением, да так и не сдвинулась с места, пока Илья опять не опустился на диван. Только тогда Алла медленно прошла к столу, устроилась на плетёном стуле, взялась за чашку, но пить не торопилась, оценивая собственные эмоции и приходя к непонятному для себя выводу.

Нет, и вовсе это не возбуждение, даже нисколько. Другое, абсолютно другое, почти забытое за давностью и, казалось бы, необязательностью: ощущение уюта, но не материального, не предметного, скорее душевного, и родственной близости.

Значит, тогда получается, она считает сидящего напротив парня почти членом своей семьи? Обалдеть. И как-то недопустимо легко отступает куда-то на дальний план осознание, что вся его забота – за деньги. Потому что – так не получится за деньги. Да и просто немыслимо в его годы столь искусно и цинично лицедействовать, притворяться. Но и списать на внезапно вспыхнувшие искренние чувства тоже нельзя.

Он не влюблён в неё, однозначно. У него гораздо больше эмоций к той девочке, с которой Алла застала его в сквере, когда подъехала. Но, в таком случае – что? Странное, необъяснимое. Что?

Треугольник поджаристого хлеба с полоской расплавившегося сыра и розовым краешком ветчины посередине кажется каким-то особенным по вкусу. Те бутерброды, что Алла сама делает для себя, получаются совсем не такими. Абсолютно обычными. И ещё – бутылка молока на столе, а сахарницы нет. Он помнит, она пьёт кофе с молоком, но без сахара.

О, господи! Осталось только пустить слезу умиления.

С чего вдруг с утра подобные мысли и настроения?

Алла в недоумении поджала губы, глянула на Илью. Тот с отсутствующим видом отхлёбывал кофе, задумчиво смотрел в окно, но будто почувствовал её взгляд, повернулся. Наверное, решил, она хочет ему что-то сказать и даже предположил, что, поинтересовался, не дожидаясь её слов:

– Тебя отвезти?

И сразу расхотелось рыдать от умиления. Голос по-прежнему невероятно уютен и приятен, только вот нет в нём никакой особой искренней заботы, и в глазах тоже нет. Чистой воды вежливость, порядочность и – пф! – добросовестное отношение к своим обязанностям. Ну и, конечно, желание лишний раз оказаться за рулём машины, которая у самого не скоро появится.

– А тебе разве на занятия не надо? – снисходительно поинтересовалась Алла, поднимаясь из-за стола, привычно распорядилась: – Лучше такси вызови. Я буду готова минут через пятнадцать.

Илья потянулся за лежащим рядом с ним на диване мобильником. Ни лишнего взгляда, ни жеста, ни паузы перед действием, сказавшей бы о том, что его раздражают или напрягают её просьбы, что он делает над собой усилие. И за всем этим, скорее всего, кроется обыкновенное равнодушие, и оно задевает, почему-то задевает.

– Ты помнишь? Вечером приедет моя знакомая, – вещала Алла, споласкивая в раковине чашку, стоя спиной к столу. – Она позвонит, когда и куда прибудет. Или сообщение сбросит. Встретишь, заберёшь, отдашь ключи, привезёшь сюда. Или отвезёшь, куда она скажет. Если ей что-то понадобится… – остановившись на середине фразы, она обернулась, озадаченная долгим молчанием.

И где же обычные «хорошо» и «ладно»? Затерялись за желанием спросить, в чём выражается это «что-то», которое может понадобиться? И ведь не спросит, а Алла не станет отвечать, лучше добавит пространное: