Мы сделаны из слов

Вера глубоко вдохнула, стараясь сдержать краску смущения, готовую предательски залить щёки, и выдохнула с негодованием и обидой:

– Ты меня совсем запутал. Я уже просто не знаю, что думать. Чего тебе надо?

– Разобраться, – произнёс Серёга. – До конца.

– В чём? В нелепой истории двухлетней давности? – теперь Вера уже восклицала, с ещё большим негодованием. Пусть уж лучше он чувствует себя ненормальным, чем она себя полной дурой. – Ну было и было. Тебе это чем-то мешает?

– Не то, чтобы мешает, но… – Серёга на мгновение замялся, а потом признался, напористо и чуть виновато: – Ну не могу я, когда все эти недосказанности, неясности, неоднозначности.

– А в чём тут неоднозначность? Ты с Ритой, я – сама по себе. Тебе что, мои заверения нужны, что я не против, можете встречаться дальше, а я никаких претензий не имею? Но это же бред какой-то. Неужели из-за того, что я вдруг возникла, ты с Ритой расстанешься?

– Нет, конечно.

– Тогда… – Вера хотела сказать, что ничего не понимает, но внезапно осознала, похоже, она догадывается в чём дело. – Тебя слишком задело, что я тогда от тебя сбежала? И ты хочешь узнать, почему? Незаживающая рана на мужском самолюбии?

Серёга промолчал, только глянул с упрёком.

– Так дело не в тебе было. Во мне. Мне парень изменил. Понимаешь? И я подумала, что, если тоже, легче станет. А потом дошло запоздало, что глупость, не станет. И не могу я. И дальше не могу. Хотя, если честно, ты мне очень понравился. Вот прямо сразу. Просто по-другому надо было начинать. Но это как урок на будущее, а в остальном – сейчас уже не имеет значения.

Она освобождённо выдохнула. Ощущение такое, словно занозу вытащила. Нет, из-за того, что та сидела где-то там, в душе или в сердце, не болело и не саднило. Она почти совсем не мешала, только слегка портила общую картину мира, своей чужеродностью. А теперь её не стало, и снова воцарилась гармония.

Кажется, Серёга чувствовал примерно то же самое, и Вера поинтересовалась насмешливо:

– Теперь всё? Успокоился?

– Ну да, – Серёга улыбнулся, точно так же как улыбался два года назад, ей, открыто, тепло и немного дурашливо.

И, если уж совсем честно, он Вере и сейчас нравился, с этими своими легковесностью, прямотой и любовью к предельной ясности. Ну, и жгучей брюнетистостью, конечно. Но всё-таки это было совсем не то «нравился», чтобы придумывать сердечные страдания и строить далеко идущие планы.

25

Алла сидела на кровати, откинувшись на подушки, Илья лежал рядом, устроив голову у неё на колене. Такой славный миленький щеночек, и Алла гладила его «за ушком»: едва ощутимо проводила пальцами вдоль шеи, перебирала волосы, и сама млела, упиваясь безмятежностью, покоем и невесомой невинностью ласки. Илья не двигался, дышал глубоко и ровно.

Неужели настолько пригрелся и расслабился, что задремал?

Наклонившись над ним, Алла тихонько дёрнула за светлую прядь, позвала по имени. Он с трудом разлепил глаза, посмотрел затуманенным взглядом – наверняка ещё и понял не сразу: кто? где? почему? – пробормотал растерянно:

– Извини.

– Да спи уж, – она усмехнулась, провела рукой по волосам, прошептала тихонечко: – Мальчик недолюбленный.

Думала он возмутиться, а он, похоже, даже не услышал. Спал. Крепко-крепко. Не только недолюбленный, ещё и хронически не досыпающий.

Губы чуть приоткрыты, а брови нахмурены, тоже чуть-чуть. Будто сердится. На неё? На себя? На жизнь? И такое уютное тепло от него идёт, даже ей хватает, обволакивает, рождает ощущение, словно в ванну опускаешься, но наполненную не водой, а мягкой нежностью. Ох, не той нежностью.

Алла осторожно приподняла его голову, высвобождая своё колено. Илья и не подумал просыпаться, только отрывисто выдохнул, пальцы на руке согнулись, едва обозначив движение – словно он что-то удержать пытался или схватить. Щека легла на простыню, губы дрогнули, сомкнулись, и всё – не добудишься.

Укутывать его Алла не стала – это уж слишком! И что тогда останется? Колыбельную спеть, пожелать добрых снов, поцеловать в лобик?

Ну, конечно.

Она прошла на кухню, достала бутылку вина и бокал, уселась на диван. Пробка никак не поддавалась, Алла даже ругнулась с досады. Но не только на пробку, на всё. Потом плеснула вино в бокал – тёмно-красная жидкость замерцала кровавым рубином.

Как там Ирка говорила, когда в её приезд сидели с ней вот так же с бокалами?

– И всё-таки не пойму я тебя, Алк. Выглядишь ты отлично, мужики любые на тебя клюют без проблем. Но ты взяла и завела себе молоденького мальчика. Да ещё и за деньги.

– Да сдались мне твои мужики, – поморщилась Алла. – Плавали – знаем. Ты ж в курсе, как я замуж ходила.

Ирка согласилась. Ну ещё бы! В те времена они жили по соседству, вместе проводили всё свободное время, делились сокровенными тайнами и строили планы. Например, о радужном будущем. И первым пунктом в тех планах стояло: избавиться от надоевшей опеки родителей (Алле тут особо повезло – с папой-моралистом, приверженцем пуританского воспитания), побыстрее свалить, но не только из дома, а при возможности и из родного захолустья.