Мы – серебряные!

Центральная площадь

Трудно сказать, что руководило Юрой в тот холодный весенний вечер. Может, ледяные северные ветра надули что-то в его ни разу не мятежную голову. Может, начитался зловредной, нацеленной на слабую психику масс вражеской пропаганды. А может, узнал что-то такое, чего мы до сих пор с вами не поняли. Впрочем, скорее всего, просто напился. Такое объяснение будет самым правдоподобным.

Сейчас, глядя на его снежное, бескровное лицо с явными следами побоев, на синие, покрытые корочкой крови губы, на ввалившиеся глаза и почерневшее рассечение на левой брови, мы понимаем, что на наши вопросы Юра точно не ответит. Возможно, он отвечал на вопросы тех, кто изуродовал его. А возможно, как раз отказался отвечать, отчего и оказался лежащим на холодном металлическом столе. Узнать это мы не сможем, даже прочитав протоколы и акты о вскрытии, из которых будет явлено, что тридцатилетний мужчина, безо всяких проблем со здоровьем, вдруг взял и умер. И унес с собой подробности о трёх переломанных рёбрах, трещине основания черепа, пневмотораксе, ну и о всякой мелочи, вроде выбитых зубов, ссадин и рассечений.

Если уж нам так интересно, что привело его на улицу в тот день, то стоило быть порасторопнее. Встретить его часов в пять вечера, во дворе дома, где он, придя с работы пораньше, некоторое время сидел на лавке. Уже тогда можно было удивиться его внешнему виду. Рабочие брюки и неплохие итальянские ботинки уступили место джинсам и теплым зимним кроссовкам. Куртку он надел дутую, длинную, которую и зимой-то надевал не часто. Головного убора не имел вовсе.

Все это происходило в среду – то есть на самом экваторе рабочей недели. Оставался ещё шанс, что он идёт за покупками, но и тот быстро развеялся. Ни красная, ни желто-синяя вывески сетевых универсальных магазинов его не приманили. Юра прошел мимо, в сторону автобусной остановки. И вот в этот миг его стоило спросить: «Куда ты, Юра?» Тогда бы, наверное, не было такой тайны. Мы бы поговорили, и можно было бы не допустить такого глупого шага. В конце концов, мы разумные люди и точно знаем, с какой стороны у бутерброда масло. Неужели бы мы не сумели образумить своего запутавшегося товарища?

В конце концов стоит признать, что жизнь Юры Гущина была не так плоха. Он окончил школу с серебряной медалью и поступил в университет. Более того, сам выбрал профессию, а так тоже везёт не каждому. Но Юрина мама, повздыхав, попрощалась с мечтой о сыне-стоматологе. Похоронил в глубине души свою горечь и отец – юрист по арбитражным делам. Уж он-то точно рассчитывал передать сыну свою успешную практику. Но, надо признать, Юре решительно повезло с родителями. Помолчали, покивали – да, натянув не дежурные, а вполне искренние улыбки, поздравили сына с поступлением на загадочный факультет «информационных систем». Друзьям семьи сообщили не стыдясь, без извиняющегося тона, с радостью. И даже вызвались оплатить сыну поездку в Турцию на отдых, в качестве «подарка».

Юра родителей поблагодарил, радость их оценил, улыбнулся в ответ – да и поехал. Но не в Турцию, а в давно манящую его Италию. И денег у родителей не взял, потому как лет с пятнадцати неплохо зарабатывал репетиторством, да и как «технический специалист», ответственный за «настройку и поддержание работоспособности компьютерного оборудования», очень ценился, подрабатывая в трёх небольших, но довольно успешных конторках. Скопил, словом, за пару лет на возможность тихо постоять и поговорить про себя с Бернини, да Винчи, Боттичелли и прочими гениями растаявшего во мгле ушедших веков Возрождения.

Может быть, напомни ему тогда, на автобусной остановке, о его поездке в Италию, а также о вояжах во Францию, Германию, Австрию, Китай и Вьетнам, которые случились позже, Юра бы остановился, задумался и вернулся домой. И правда, чего куда-то ехать, если жизнь твоя куда лучше, чем многие могут и мечтать. Живи да радуйся, ведь так?

Юра, впрочем, так и делал. Жил и радовался. Не совершая великих подвигов, но вполне довольный и малыми своими достижениями. Закончив обучение и получив работу в престижной государственной структуре, которая, словно Сизиф, пыталась освоить недоступные ей по самой своей природе механизмы цифрового мира, вчерашний студент мог считать себя баловнем судьбы. Даже когда он понял, что всего его пыла не хватит, чтобы продвинуть век XXI в тьму и мрак века XVIII. Даже когда осознал, что все его инициативы тут никому не нужны. Даже когда прочувствовал, что смысл его работы вовсе не в том, чтобы делать жизнь людей лучше, и не в прочих глупостях, которые он себе нафантазировал. Даже тогда он имел право ощущать себя везунчиком.