Мы спасаем попаданцев

— Да живот опять скрутило, думал тут сортир, — пулей выскочив из комнаты, произнес Денис.

— Не время срать, товарищ, когда нас зовет долг революции! — хохотнул кто-то рядом. Фадеев повернулся в сторону, там стояло еще четверо бойцов-красноармейцев.

— Отставить шуточки, Медведев! — прикрикнул на сказителя Никулин.

Красноармеец тут же замолчал.

— Двинулись, — велел помощник коменданта, и все зашагали по узкому коридору в сторону подвала.

«Во попал», — думал Денис, медленно плетясь за расстрельной командой, наблюдать этот момент истории, а тем более участвовать в расправе над царской семьей ему хотелось меньше всего на свете. Была мысль даже нажать кнопку переместителя и исчезнуть на месте, но такое бы точно привело к переполоху среди красноармейцев и, как следствие, к необратимым последствиям, предсказать которые казалось невозможным.

— У тебя какое оружие, боец? — произнес вдруг Никулин над самым ухом Фадеева, когда мрачный коридор закончился, и они остановились возле обшарпанной двери. В подвале было холодно и пахло сыростью.

— Что? — переспросил Денис. Он был бледен, взгляд бегал, то и дело упираясь в пугающую дверь, будто выплывшую из фильма ужасов, дверь, за которой вот-вот должно было произойти одно из самых страшных, диких по своему явлению и безжалостных преступлений двадцатого века.

— Нет у меня никакого оружия, — пробормотал Денис. — В комнате оставил.

— Вот болван, — выругался Никулин. — И какой спрашивается японской богоматери, тебя нам только в помощь прислали! О чем они вообще там думают?

— Да молодой еще, у него даже молоко на губах не обсохло, — вступился за Дениса красноармеец Медведев. — Ничего, пристреляется. А ты не дрейф, паря. Благородное, можно сказать, дело нам доверено — казнь самых что ни на есть ненавистных новому режиму подлецов убивать будем! Потом еще внукам хвастаться станешь, что в таком событии участвовал.

Фадеев с ненавистью зыркнул на Медведева: «Вот ты как раз и будешь потом об этом всю жизнь похваляться и мемуары писать», — захотелось выкрикнуть Денису, но он сдержался.

— Вот, держи мой. — Медведев протянул Денису черный револьвер. Холодная рукоять легла в ладонь.

«Расстрелять бы вас самих всех тут разом, — мелькнула предательская мысль. — И тогда история повернется совсем в другое русло. Русло реки времени, воды которой потекут в неизвестном направлении, направлении, которое и просчитать нельзя. Но ведь это будет неправильно, ведь мы как раз и занимаемся тем, что сдерживаем воды реки времени в ее привычном русле, и вылавливаем брошенные в ее гладь камни, способные заставить воды затопить берега. А берега — это привычное и знакомое настоящее, и люди, которые в нем живут, и я не вправе лишать их существования, пусть даже ценой спасения царской династии. Это лишь очередная горькая капля в океане истории нашего соленого мира… Интересно, что бы сказала на это Юля. Она бы точно колебаться не стала, и задумываться бы тоже, она бы сказала: „Коль надо — то делай! Что уже было — то обязано повториться вновь! Ради настоящего“. Ну что ж, ради настоящего я это сделаю!»

Револьвер непривычно оттянул руку, будто груз ответственности лег на плечи Фадеева, но он уже все для себя решил. И если раньше Денис еще сомневался и считал, что что-то можно исправлять в кровавом потоке вод человеческой истории, то теперь он четко для себя понял, почему все надо оставлять именно так, как уже было когда-то…

Обшарпанная дверь подвала отворилась. В тесной комнатке тускло горел свет — «лампочка Ильича», покачиваясь, свисала с сырого потолка, отчего тени присутствующих то уменьшались, то увеличивались на стенах. Денис вслед за расстрельной командой вошел внутрь. В комнате уже находились сам комендант Юровский с еще одним красноармейцем, а у противоположной стены расположилось царское семейство. Николай Второй исхудавший, обессиливший, но еще пытающийся сохранить истинно королевское достоинство, стоял смирно и гордо взирал на вновьпришедших светлыми голубыми Романовскими глазами. Перед отрекшимся от престола императором на стуле сидел его сын-наследник, мальчик, что большую часть собственной жизни провел в борьбе с болезнями и хворями. Рядом сидела его мать, урожденная принцесса Виктория Гессен-Дармштадская, в православии Александра Федоровна. Позади стояли три дочери, они были напуганы и жались к матери. Дальше приближенные: трое мужчин и женщина, одного из них Фадеев узнал по старым снимкам — это был лейб-медик царской семьи Евгений Сергеевич Боткин. Присутствующие очень удивились, завидев вооруженных красноармейцев. Николай оглянулся на дочерей, взглянул на жену и произнес, обращаясь к Юровскому:

— Простите, а где… фотограф. — Казалось, он хотел назвать чье-то имя и передумал в самый последний момент, либо пауза слишком затянулась.

— Николай Александрович! — заговорил Юровский. — Попытки ваших единомышленников спасти вас не увенчались успехом! И вот, в тяжелую годину для Советской республики, — он даже взвизгнул и рассек воздух ладонью, — на нас возложена миссия покончить с домом Романовых!