"Мы так много сделали и не смогли победить"

После тюрьмы я чувствовал себя плохо. Решил больше не ходить, чтобы Новый Год в тюрьме не встречать. Последние два месяца я был во внутренне-истерическом состоянии. Оно тихое, ядовитое. Пару раз, подвыпив, начал предъявлять друзьям, что они в тюрьме не сидели. Просто выплеснулось то, что в себя поглубже засунул, — страх, разочарование, боль, обида на людей. Вот, если бы нас было чуть больше… Мол, не имеете вы права сидеть и об этом разговаривать, потому что пяткой не пошевелили. Трезвым я так не думаю, но перегной полез.

Это негатив, который ты все время сдерживаешь. Это даже не отчаяние, а уныние, безнадега. Опустились руки. Не можешь ни о чем думать, кроме того, что все кончено. Тебе кажется, что мир превратился в непроходимое серое говно, в котором нет никакого интереса больше. Ты ни с кем этим не делишься, но [это] все равно видно близким людям.

Мы так много сделали и не смогли победить. Мы прыгнули через голову, сделали такой кульбит — мы должны были, по справедливости. Ты сделал все, что мог, и должен был выиграть — по всем методичкам современного мира. Если очень сильно постараешься, будешь очень сильно этого хотеть, приложишь все усилия — то у тебя получится. Но ты видишь, что это неправда.

Ольга, актриса

Такое злое отчаяние и волна агрессии, которую бы не хотелось иметь. Невозможность нанести [ответный] удар порождает измученность внутреннюю, бессилие. Как будто мы уже умерли и выполняем какие-то физиологические функции, потому что тела не умерли еще. Как будто нас всех убили. Я знаю, что тут убивают людей, я должна встать и если не защитить их, то умереть вместе с ними. А я понимала, что не могу этого позволить себе, потому что у меня [дочь] Дуся. Они стали быстро в самое больное [место] для всех [метить] — отбирать детей, сажать папу и маму, чтобы был повод забрать детей в детдом, и это самое страшное, что можно представить. И для меня это было значительным поводом заткнуться. Я ненавижу это в себе сейчас.

Я словила себя на мысли страшной, что она становится для меня обузой. Как будто я начинаю чувствовать раздражение от факта ее существования, потому что не могу быть честным человеком. Очень трудно в этом состоянии дарить настоящую любовь и заботу ребенку.

Нечем утешиться, развлечься: ну я спою песенку, сделаю спектакль. Чувака убили ногами, тут мать пытают — какой спектакль? Конечно, жизнь идет, тут компот, тут борщ, тут новый альбом Земфиры. Я очень плохо себя чувствую в этом мире. С большим бы удовольствием его покинула сию секунду. И все время себя чувствую в тюрьме, на привязи, что должна остаться, что мой ребенок без меня будет беззащитен.

Глава 14

Ольга

Лишь в конце я понимаю, что у Ольги есть еще одна причина для грусти. Она говорит, что ее муж Степа совсем не разделяет ее чувств.

— Понимаешь, он очень умный. У нас несколько таких умных людей, которые заранее знали, как будет. Мне тяжело с ними говорить.

Тогда я прошу его поговорить со мной.

Степа, музыкант

Я приехал в район Уручье. Припарпковался и увидел шествие — люди ходили вокруг дома, у них были флаги, колонка, Трубецкой пел. И чисто по приколу я поднял телефон, решил сфоткать, потому что они выглядели выразительно. И смотрю: стоят две женщины, тоже меня снимают и всем видом выражают недружелюбие. Они подумали, что я тихарь. Я убрал телефон, сел, завелся, стал выезжать со двора. И тут слева и справа мне стали дубасить в стекла кулаками. Открыли дверь: «Ты кто?» С этой стороны три мужика, с той — пять. Ябацька я, не ябацька, потребовали, чтобы я стер это видео. Я, конечно, оторопел. Я вроде знаю, как надо отвечать, но я не наготове. А один парень стоял надо мной, чистил мандарин и корки мне в лицо кидал: «Ты кто такой? Ты че, дурак?» Легализация насилия под любым предлогом — это так классно, когда можно легально с человеком такое делать.

Потом мне было горько до слез. Я испытал чувство унижения, беспомощности. ***** [пофиг] под какими флагами. Я несколько раз туда приезжал, мне хотелось сказать: ребята, вы обознались! Хотелось найти этого парня и всадить ему нож в живот. Это цепочка зла — и она серьезнее всей этой ***** [фигни]. Я понял, что злость и раздражение из меня вырываются, и я тем самым только хуже делаю, множу это все. Все, что происходит, — это дезинтеграция. Когда человек не настроен на объединение вообще со всем и вся. С ОМОНом — ***** [пофиг]. Это сложная штука, но я понимаю, что сила в этом.