Я не учитель жизни и не мое дело наставлять взрослых людей, как им вести себя в своей собственной семье. Хочу лишь рассказать о нескольких встречах с теми россиянами, для которых русский язык вот уже много десятков лет остаётся неизменной ценностью. Они нашли ему применение в Соединённых Штатах. И неплохое. В основном, это люди "первой" и "второй" эмиграции, их дети и внуки. Беседы с ними убедили меня в том, что кое-какую ценность русский язык в Америке всё-таки представляет….
Дитя первой послереволюционной эмиграции, он родился в Чехословакии и ребёнком привезён был в Америку. Семейным языком дедушки и бабушки, отца и матери все эти годы оставался русский. Страстные антикоммунисты, они вместе с тем чтили всё связанное с культурой России. Мать Дмитрия получила в Америке докторскую степень за исследование творчества А.Чехова. Отец стал университетским профессором, специалистом по русской лингвистике. "Наш дом был буквально наводнён русскими книгами, — вспоминает Дмитрий. — Я с детства читал классиков взахлёб. "Окончив школу, юный Заречняк избрал было в качестве будущей профессии математику, но очень скоро разочаровался и перешёл на филологический факультет университета. Он считает, что от математики его уберегли два прочитанных за те годы романа: "Преступление и наказание" и "Анна Каренина". Филолога из него, правда, не вышло. Зато по счастливому обстоятельству, в 1971 году, когда начали улучшаться советско-американские отношения, Дмитрий получил работу в Госдепартаменте переводчиком. И вскоре понял — это как раз то, что ему надо.
В Россию попал он первый раз в 1971-м, когда ему было 26 лет. Сопровождал американскую делегацию, ехавшую обсуждать проблемы космических полётов. Из-за различия московского и вашингтонского времени проснулся ночью, не мог уснуть и на рассвете вышел из гостиницы. Оказался на Красной площади. С удивлением увидел, что в этот ранний час люди куда-то бегут. Оказывается, с четырёх до семи утра здесь выстраивается очередь в мавзолей Ленина. После семи милиция в очередь уже не допускает. Дмитрия, как иностранца, всё-таки впустили. Это вызвало негодование в толпе опоздавших. "Пустите меня, — кричала одна женщина. — Там впереди мой муж стоит! Я советская гражданка, а меня не пускают! Почему этих поганых иностранцев пускают, а нас — нет?!" "Как ни странно, — вспоминает сегодня Дмитрий, — но эти грубые выкрики меня не обидели, а наоборот, растрогали. Я был счастлив, что я в Москве, вокруг звучит русская речь, стоят русские люди. Расчувствовался так, что даже слезу уронил…". Это гордое ощущение своей русскости навещало его и потом. Но сегодня, после почти четверти века постоянных контактов с российской публикой, эмоции такого рода несколько поутихли. Для этого есть достаточно причин.
Профессия переводчика, пребывающего в государственных "верхах”, — своеобразная, длящаяся всю жизнь школа. Изучать приходится не столько язык (с языком, как русским, так и английским, у него проблем нет), сколько особенности двух на редкость несхожих национальных характеров. Американская и русская реакция на слово, жест, шутку поразительно различны. Российская реакция, как заметил за эти годы Дмитрий, в значительной степени отражает засевший в душу, порой даже не осознанный страх. Именно он, страх, постоянно заставляет советских граждан хитрить, вертеться, лгать и умалчивать. После четвертьвековой службы и не менее двухсот поездок в Россию переводчик из Вашингтона эту особенность своих единокровных улавливает безошибочно.