Мы убили их в понедельник

— Он никогда мне много не рассказывал о том… что произошло с ним в Нью-Йорке, до того, как он перебрался сюда. Это был тяжелый период?

— Довольно тяжелый.

— Майк… если бы я знала об этом все… если бы ты рассказал мне, если бы ты не счел предательством… это могло бы помочь мне понять. Нам было вместе так… здорово.

Он сел рядом с ней, сел близко к ней на кушетку и рассказал ей. Когда они услышали, как возвращается Дебби Энн, он замолчал, но девушка прошла к себе в комнату, не заходя к ним. В какой-то момент Мэри взяла его руку и крепко вцепилась в нее, ему показалось, что она не отдает себе в этом отчета.

— И это, — тупо спросила она, глядя на него округлившимися глазами, — именно та самая женщина?

— Но ты не должна думать, что это… ну, знаешь, фатальное наваждение. Я не знаю, как объяснить, что я чувствую. Это какая-то болезнь. При этом он ненавидит себя. Она словно палка, которой он себя бьет. Я знаю его, Мэри. Он хороший человек. В этом-то вся беда. С тех пор как закончилась война и до этой истории в Нью-Йорке было похоже, что он затягивает какой-то узел внутри себя — все туже и туже, — а потом узел лопнул. Он как по принуждению разрушил все, что имело для него смысл. Банни была отличной женщиной. Ты тоже прекрасная женщина, Мэри. Ты полюбила то хорошее, что есть в этом малом. Но в нем гнездится болезнь. И мне кажется, это рецидив. На этот раз он снова постарается все разрушить.

— Я не позволю ему этого, Майк. Я не позволю ему сделать это с собой. За что ему… презирать себя?

— Не знаю. В прошлый раз он прошел короткий курс лечения у психиатра. Недолго. Доктор сказал, что он плохо реагирует на лечение, отказывается сотрудничать. У него было ощущение, что все это связано с чем-то случившимся во время войны.

— Что там случилось?

— Прежде всего ты должна понять, что это был приличный мальчик из приличной семьи, умный, чуткий и по натуре добрый. Мы были вынуждены превратить множество таких ребят в убийц, и сделать это быстро. Внешне это не оставило никаких следов. Следов никогда не остается. Но это страшная вещь, которую не каждый может пережить. Он пошел добровольцем в морскую пехоту. Он прошел через все зверства учебного лагеря. У него были способности. У него хорошо получались многие вещи. Его стали быстро продвигать. Мы учились воевать и делали ошибки, от рассказов о которых тебе стало бы тошно. Он был сержантом, командиром взвода, когда после сорока дней боев его послали в глупую, бессмысленную разведку во главе десяти человек. Если бы это случилось позже, когда он поумнел, он бы не стал рисковать людьми. Окопался бы и вернулся с рассветом с фальшивым рапортом. Но он пошел в эту разведку. Она ничего не принесла. Они попали в засаду, он потерял шесть человек, ему удалось спастись вместе с четырьмя бойцами. Они были отрезаны от своих. Им пришлось ползти всю ночь. Змея укусила одного из них в горло, и через десять секунд он был мертв. Еще одного они каким-то образом потеряли в темноте. Больше его никто не видел. Их осталось трое. Большой японский патруль прошел мимо них, на расстоянии вытянутой руки. Они не знали, где они, к черту, находятся. Потом снайпер прострелил одному из них голову, другого ранил в живот. Трой тащил на себе раненого. Человека весом двести фунтов. Он наконец вышел к своим, с опозданием на четырнадцать часов, волоча на спине раненого товарища. Но к этому времени раненый был мертв уже три или четыре часа. Однажды мы напились с ним в Мельбурне. Он рассказал мне об этом, ухмыляясь так, будто это была длинная смешная история. Он смеялся, пока не закончил рассказ, а потом начал плакать. Я никогда не видел, чтобы человек так плакал. Надеюсь, что больше никогда не увижу. Он считал, что это была его вина, то, что он потерял десять человек. Засада, змея, то, что они заблудились… все это было по его вине. Десять парней, которых он хорошо знал. Десять парней, которые верили, что он выведет их и спасет. Это такой спор, в котором не выиграть. Может быть, именно тогда что-то щелкнуло у него внутри. Может быть, именно тогда его следовало бы отправить домой. Но он остался и стал хорошим офицером, а позже — хорошим командиром.

— Боже мой, — тихо проговорила она. — О боже мой!

— Не знаю, Мэри, но думаю, что это одна из самых вероятных причин его сдвига, какую можно подыскать.

— А та женщина просто… Мне хотелось бы увидеть ее.

— Думаю, лучше тебе этого не делать. Думаю, если ты увидишь ее, тебе будет еще труднее понять.

— Мы могли бы найти ему доктора?

— Я могу попытаться. Мы попытаемся сделать это.

— Думаешь, она уедет?

— Уверен, что уедет. Но не знаю когда. Может быть, в четверг, когда я передам ей деньги.

— Я верну их тебе.

— Незачем. Трудно привыкнуть к мысли, что тысяча баксов — незначительная сумма. Но это так. И… ты можешь все потерять, Мэри. Думаю, ты знаешь об этом?

— Знаю. Да.

— Это пугает тебя?