Мы убили их в понедельник

Она куснула себя за кончик большого пальца.

— Примерно так.

— Потрясающе!

— А где Трой был прошлой ночью? Я болталась здесь, потому что он сказал, что заедет, но не заехал.

— Он перебрал мартини.

— Похоже, он просто не умеет пить. Ему следовало бы бросить это дело.

— Подумай о причинах, заставляющих его пить.

— Ишь, как тебя разбирает, Майк. Ты все такой же классный! Слушай, а ты здорово загорел. Птичка тоже хорошо загорает, а я просто вся покрываюсь веснушками. Купи мне еще выпить. Эй, Рэд! — Она развернулась на табурете, чтобы лучше его видеть. — Знаешь, ты меня однажды подвел. Ты опять собираешься это сделать?

— Предположим, дам вам с Птичкой тысячу долларов. На эти деньги вы могли бы далеко уехать.

— Зачем тебе это надо? Ты что, брат Джеймисону?

— Ты уехала бы, получив деньги?

— А если мы и так собираемся уехать?

— Значит, я совершил бы ошибку ценой в тысячу долларов.

— У тебя их нет.

— А если есть?

Она изучала его, опершись подбородком на свой кулак.

— Мы могли бы это обсудить. Только Птичке я сама все объясню. В нем много гордости, поверишь ли? И я дам тебе знать. У тебя есть телефон?

— Я лучше заеду сюда.

— Сегодня понедельник. Приезжай в четверг с деньгами. Пусть это будут десятки и двадцатки, Майк, потому что нам трудно разменивать крупные купюры. Они всегда хотят знать, где мы их взяли. Я почему-то никогда не была жадной до денег. Странно, правда? Один худосочный старикан из коттеджей подползал тут ко мне, предлагал пятьдесят долларов. Ему, наверное, лет сто. А туда же… Подкопил деньжат из пособия, что получает в социальном обеспечении, могу поспорить. Может быть, когда-нибудь я этим и займусь, но пока что я не готова. Увидимся в четверг, бойскаут.

Дверь захлопнулась за ним. Солнце, низко висевшее над Заливом, слепило глаза. Мимо проехал красный грузовик, подняв небольшой водоворот мусора, и к ноге Майка прилип кусок газеты. Воздух пах горячим асфальтом и дохлой рыбой. Он глубоко вздохнул, выругался и медленно пошел к фургону.

Он съездил в Равенну, запросил денег в своем банке и приехал в дом Джеймисонов в сумерках. Дебби Энн и Ширли Макгайр как раз медленно возвращались по берегу к дому, нагруженные вещами, блестящие от масла для загара.

Он встретил их, когда поставил машину.

— Мне скоро сто лет, — сказал он. — Я скопил состояние, получая пособие по социальному обеспечению. Мы втроем можем отправиться на Цейлон, поплавать на Маунт-Лавиния, выпить ледяные коктейли в «Галль Фейс», поужинать в «Серебряном фавне», побродить по ботаническим садам в Кэнди и через неделю вернуться сюда. Решено?

— Боже милостивый! — усмехнулась Дебби Энн. — А ты выживешь после этого?

— Возможно, это убьет меня. Именно на это я и рассчитываю.

— Ты провел на солнце целый день с непокрытой головой? — спросила Ширли.

— Нет, это просто проявление старческого слабоумия.

Майк заметил, что все машины со стоянки исчезли.

— А где все?

— Трой, вероятно, на работе. Мать Мэри позаимствовала моего «жучка», чтобы поехать на собрание какой-то комиссии. Дюрельда уехала домой пораньше, потому что у нее болит зуб. Мы одни, дружище.

Но Мэри вернулась, прежде чем девушки успели переодеться. Они выпили по бокалу возле бассейна, пока сумерки превращались в ночь. Ширли согласилась остаться поужинать, если ей разрешат помочь. Она позвонила тете и все ей объяснила. Этот ее звонок тете заставил всех вспомнить, что Трой не приехал и не позвонил, но никто не сказал об этом вслух. Они отложили ужин, потом наконец поели и после того, как женщины все убрали, стали играть в бридж.

Ширли оказалась партнером Майка. Почти сразу стало очевидно, что Мэри и Дебби Энн — превосходные игроки и могли бы легко выигрывать, если бы Мэри была в состоянии сосредоточить внимание на игре. Она то действовала блестяще, то совершала невероятные ошибки.

В конце концов она произнесла:

— Уже поздно. Я иду спать. А как вы, народ?

— Боже, уже почти полночь, — сказала Ширли. — Я и не подумала бы.

— По стаканчику на сон грядущий, перед тем как я отвезу тебя домой? — предложила Дебби Энн.

— Нет, спасибо, милая.

После их отъезда Мэри вышла на веранду. В ее осанке чувствовалось напряжение. Она стояла слегка наклонив голову, будто прислушивалась к чему-то неясному и очень отдаленному.

Майк ощутил, что его сострадание к этим маленьким проявлениям муки делает его неловким, неуклюжим, деревянным.

— Мэри?

Она медленно повернулась, вытерла тыльной стороной ладони влагу под глазами, криво улыбнулась и сказала:

— Глупо я себя веду.

— Глупо?

— Я… просто гадаю, что я делаю не так… Не знаю, как правильно себя вести.

— Поверь мне, нет ничего, что ты делала бы неправильно.

— Я испробовала столько способов, что некоторые наверняка были неправильными. Он уходит. Я ему безразлична. Куда он ездил, Майк? Ох, я не имею в виду сейчас, сегодня вечером. Он спрятался куда-то, внутрь самого себя. Я люблю его. Но не могу его найти. Чертовски трудно вести себя великодушно. Когда он… позорит меня.

— Возможно, это своего рода болезнь.