Комиссия решила, что было бы безумием разрабатывать этот смерзшийся монолит из камня, земли и снарядов зимой. Дворец оградили забором из колючей проволоки, всюду вывесили предупредительные плакаты, выставили охрану. Мне поручили хорошенько подготовиться к предстоящей летом работе. На очистку дворца выделялась специальная группа под командованием опытного фронтового сапера, недавнего выпускника военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева майора Владимира Парфеновича Сурты.
И вот – наступило…
…Часов до шести утра над старинным парком висит сонная патриархальная тишина. Не слышно ни людей, ни автомобилей, ни радио… Пока где-то в половине седьмого не раздастся радостный крик исскучавшегося за ночь дневального: «Подъем, рота! Подъем!..»
От этого крика дребезжат стекла, испуганно шарахаются в небо голуби, поднимается страшный шум во дворе птицефабрики. Через несколько минут начинают громыхать многочисленные двери, раздаются голоса, топот, фырчание моторов…
Поселок просыпается разом, по единой команде.
И хотя команды заслышались здесь недавно, к ним уже привыкли так, будто и они испокон веку неотъемлемое этого тихого лирического местечка. Повинуясь им, люди наскоро собирают все самое необходимое, получше укутывают детей и спешат из дому.
В половине восьмого появляется комендант поселка с участковым милиционером, и начинается традиционный обход. Редкий день обходится без скандалов. Жителям надоело уже мытариться, надоело с утра до вечера слоняться по улицам Петродворца, ждать, когда снимут с дорог и тропинок оцепление и можно будет, наконец, пробраться домой… До следующего истошного крика дневального.
Долгих десять дней прошло с того самого часа, как мы расположились в поселке, в некогда богатых владениях князя и адмирала Знаменского, родственника последнего из российских царей. И все дни по специальному решению Петродворецкого горисполкома ровно в половине восьмого жители закрывали свои квартиры и покидали поселок, ставший «опасной зоной». Только после этого мы спускались в подвалы и принимались за снаряды.
Сегодняшний день у нас начался с маленького «чрезвычайного происшествия» или, по мудрому выражению коменданта поселка, «с элемента разложения».
Ровно через полчаса после того, как в зоне остались только мы да прикомандированные к нам «официальные лица», бдительный участковый обнаружил в одной из закрытых квартир кипящий чайник. Тщательное наблюдение – через щелочку в занавесках – никаких результатов не дало: квартира казалась необитаемой.
О происшествии доложили Сурте. Он хмуро выслушал сообщение уполномоченного, досадливо скривился и приказал:
– Прекратить работу! Всех из подвала – долой!
– Да стоит ли, товарищ майор? – возразил участковый. – Там, может, и нет никого… Из-за одной несознательной…
– Ну как это «нет», когда есть? За час этот чайник расплавился бы давно. Будем делать все так, как положено быть. А сознательная, несознательная – для нас все люди. Я получил приказ.
Тщетные поиски виновницы были поистине уморительными. Мы злились и смеялись одновременно. Наконец, когда чайник и на самом деле был готов расплавиться, а уполномоченный с комендантом всерьез принялись за дверь, щелкнул замок, и на пороге появилась хозяйка квартиры.
– Ах, чтоб тебе! – разразился проклятиями комендант. – Оштрафовать тебя, бессовестную, мало. Столько времени!..
– Начался денек… – сердито проворчал Сурта.
Он еще не представлял тогда, чем этот денек кончится.
* * *
– Ты же знаешь, какая у нас жизнь, – философствует командир первого саперного взвода лейтенант Борис Николаевич Ландырев, – по кругу. Ей-ей. Осенью, когда другие подбивают бабки, ты еще сидишь… Так? До самых холодов сидишь. Уже снег – домой пора. А тебе – раз: еще какое-нибудь задание подвалят. На наш век, знаешь, их сколько… Ну, а там – январь, февраль – отпуск… Чуть отдохнул – будь любезен! Снова обучать мерам безопасности, подрывному делу, устройствам. Зачеты принимай, сборы, учения… Так всю зиму и прокрутишься. А там, глядишь, весна. Солнышко, понимаешь ты, припекает. Дальше уж и оглянуться некогда. Пошло. То ледоход – мосты охраняй, чтобы не снесло, – то мины, то снаряды, то территорию проверять. Опять до белых мух – и по новой. Я же тебе говорю – круг…
Мы стоим с ним у развороченного входа в подвалы. Отсюда хорошо видны оба отсека, в которых сейчас работают наши ребята. Только вот солнце пробивается через кружево руин нестерпимо яркими пятнами и мешает разглядеть детали происходящего. Лишь мокрые, согнутые в три погибели спины да растрепавшиеся от жаркого труда чубы.
В отсеке, где работает взвод старшего лейтенанта Стуканя, – натужное пыхтение, опасливо короткие междометия и команды Сурты. Там еще вчера вечером дорылись до огромной железобетонной плиты – обломка свалившегося перекрытия – и теперь поднимают его. Обломок загородил почти весь отсек. Он гладкий и никак не хочет поддаваться.