Мы уходим последними… Записки пиротехника

Карта показала, что деревня, в которую нам надлежало попасть, находилась километрах в восьми от перекрестка, где-то в конце проселочной дороги. Мы неловко ввалились под обледенелый тент лодки на колесах. Да ненадолго. Километра через полтора узкая, как прорубленная в сугробе, дорожка кончилась и перешла в еле заметную тропинку. Отдав водителю распоряжение ждать до победного, мы четверо гуськом вступили на эту тропу.

Домики совсем зарылись в снегу – маленькие, игрушечные, нереальные. Странно было, стоя на земле, смотреть на крышу. Чисто и пусто. Даже собак не видно и не слышно – вымерла деревенька. В какую избу сунуться? Стоим прикидываем. Заскрипела примороженная калитка, и на. притоптанную дорожку вышла статная молодка. Остановилась с любопытством – откуда, мол, такие?

– Красавица, можно вас на минуточку?

Чисто женское игнорирование – будто не слышит. Знай, дескать, наших, мы не как ваши городские, помани – бегом побегут…

– Подскажите, пожалуйста, где у вас сельсовет?

– Ой, вы же не туда пришли… – И начала частить…

В общем оказалось, что вся власть помещается в нескольких километрах от этой деревни, что, добираясь туда и обратно, мы впустую потратим целый день, а снаряды или мины нашли где-то здесь. И выходило, что нет нам смысла месить целинный снег и терять время. Что касается непосредственных заявителей, то…

– Поговорите с Арсением Михайловичем – это он, наверное, те бумажки писал, он у нас завсегда пишет…

Одноглазая покосившаяся избушка автора письма встретила нас лаем лохматой собачонки, скрипом тяжелых половиц в сенях и глуховатым старческим:

– Заходите – давно жду…

Арсений Михайлович предстал перед нами высоким костлявым стариком, худущим как палка, с густыми нечесаными бровями и в богатырских валенках на тощих ногах. Такие старики всегда почему-то бывают желчными и ворчливыми. А этот вдруг улыбнулся детской улыбкой и сразу стал похож на чудаковатого интеллигента.

– Вот как вас припекло – целой бригадой пожаловали.

Наш старший бросился в круглые, извиняющиеся объяснения.

– Да ладно, – и в самом деле став ворчливым, перебил Арсений Михайлович, – приехали – и хорошо. А что в газету писал – так надо же вас как-то прижать, чтоб не бюрократились. Колодец-то у нас один. Считай, на пять деревень один. Маленькие деревнюшечки, а тоже жить хотят. Так ведь? А он никуда не годный…

– Арсений Михайлович, – вмешался я, – как же вы до сих пор жили, если у вас один колодец и тот воды не дает?

– Вот так и жили, – рассердился старик. – Раньше еще давал воду, а сейчас перестал: заплыл весь. Стали чистить, а в нем мин полно. Не беспокойтесь – зря бы вас трогать не стали.

Зимние дни короткие – надо спешить. Мы вышли к колодцу. Дряхленький сруб был аккуратно очищен от снега и грязи, стержень массивного ворота добротно смазан. Всем этим по доброй воле занимался Арсений Михайлович.

– Полюбуйтесь, – показал он.

В колодце, под прозрачной ледяной коркой, как под стеклом в музее, виднелись темные контуры мин и гранат.

– Ну что, пиротехник, – кивнул мне наш щеголеватый старшой, – ты у нас специалист. Полезешь?

Арсений Михайлович с каким-то мужчиной, отрекомендовавшимся бригадиром, прикатили новенькую деревянную бадью, приладили ее вместо ведра на ворот. Экипаж подан. С сомнением ощупал я не внушающее доверия сооружение и разделся. Снял свою старую добрую шинель, подумав, расстегнул и китель…

Первые впечатления можно было бы суммировать так: звезд из колодца не видно, небо отсюда кажется с овчинку, к которой прилепились грязные шмотья облаков, и, что весьма поразило, в колодце оказалось сравнительно тепло.

…Бадья беспорядочно колышется под ногами, то прижимаясь к срубу, то грозя перевернуться. Я тыркаюсь в противные, осклизлые стены, пытаясь обрести устойчивость. Наконец удается немного погасить болтанку. Теперь самое главное – суметь нагнуться. Осторожно – не дай бог перевернуться – ищу удобное положение: чуть шевельнул корпусом – проверить устойчивость, рукой – снова устойчивость, ногой – равновесие. Трах! Лбом в мокрые бревна. Нет, так много не наработаешь.

В проеме – головы товарищей.

– Бросьте каких-нибудь палок!

Там быстро соображают, в чем дело: в ведре, которым я должен подавать боеприпасы, мне спускают дощечки. Начинается мучительный крепеж бадьи этими примитивными распорками. В конце концов она малость покоряется, и можно запустить руки в ил, покрывший дно колодца.

Ледяная вода обжигает. Зрители наверху остроумно, на их взгляд, подбадривают:

– Ничего банька!

– Не печет?

Колодец действительно основательно заплыл: будь я потяжелей, бадья села бы на мель и без крепления. Тонкий, как пудра, ил набит железом. Руки сразу же нащупывают характерные контуры пятидесятимиллиметровой мины. Рядом – граната, кажется, наша. Да, РГД-33. Еще граната – немецкая. Снова мина, снаряд…

– Их тут чертова уйма! – для развлечения и храбрости кричу я.

– Осторожнее… – несется в ответ.