Мы уходим последними… Записки пиротехника

«Там» – оказалось обыкновенным прорабским сарайчиком. Тонким, дощатым, с земляным полом, но зато с жарко натопленной печью, которую самоотверженно калил сторож. В сарайчике были еще грубо сколоченный стол и две доски на козлах, изображающие скамейки.

– Поздненько сегодня, Петр Иванович, – встретил моего благодетеля сторож. – Я уж подумал грехом: чего бы там не случилось… Поезд-то давно пришел… Ну, вы тут теперь присмотрите, а я схожу…

Петр Иванович добавил дров в печку, достал откуда-то кучу старых телогреек и охапку ветоши, разложил все это по скамейкам, придвинул их поплотнее к печке и предупредил:

– Не подгорите ночью. Ногами лучше к теплу. Подоткните шинель под спину, а то здесь из всех щелей несет – продует к утру.

И лег, задув свет.

Сон, конечно, был не в сон. Буквально через час хибару выстудило, и я долго ворочался, выбирая самое теплое положение. Потом кое-как забылся. Кажется, несколько раз приходил сторож, подтапливал и снова уходил. Теплее от его стараний не становилось, но ночь есть ночь – она берет свое.

В предрассветном сумраке я увидел будто во сне, что Петр Иванович встал и ушел.

Утром начались деловые разговоры, приготовления. За поисками мин, обезвреживанием и взрывами я забыл своего ночного провожатого.

Через несколько дней меня снова вызвали в Кириши. Тот же самый поезд привез туда и оставил. И опять я встретил Петра Ивановича. Он кивнул мне как старому знакомому, и мы уже, не сговариваясь, пошли в прорабскую. Потом это повторилось еще через неделю. Еще… И ни разу мы не разговаривали: приходили, ложились, перед рассветом он уезжал, а я оставался.

Однажды я спросил о нем инженера.

– Какой Петр Иванович?.. – не понял он. – А… Петр Иванович… Это, наверно, Прямков, агент по снабжению. В прорабской ночует? Что же сделаешь? Ты знаешь, сколько у нас людей прибывает! Разворачиваемся, а жить негде. Ему, конечно, не везет: он всегда позже всех приезжает – все места заняты, – ты сам видел. Но я, честно сказать, не знал, что он там спит. Это, даже по нашим понятиям, тяжело. Вот ведь человек!

Я спросил еще, почему Прямков такой неразговорчивый.

– Устает, – просто объяснил инженер. – И потом он вообще такой – лишнего слова не вытянешь. Хотя, ты знаешь, я случайно был, когда его принимали на работу. Мы тогда старались брать только специалистов, а у него специальности не было. Так, знаешь, он такую речь закатил! Хочет строить город и жить в нем! Понял?

Как это говорится? Седина в бороду, а бес в ребро, да?

– Это про другое.

– Может, и про другое, – думая уже о чем-то своем, рассеянно согласился инженер.

Один только раз удалось мне «разговорить» Петра Ивановича. Собственно, как разговорить? Просто чуточку приоткрыть тайну его стремлений жить в новых Киришах.

Днем, очищая от снарядов и мин какую-то воронку, мы нашли там останки трех наших бойцов и развороченный пулемет. Вечером, перед тем как лечь спать, я рассказал об этом Прямкову. Он страшно разволновался. Заставил меня подробнейшим образом описать место, остатки вещей, которые нашли. А выслушав, неожиданно сказал:

– Надо бы сходить завтра. Может, наши… Там у нас целый взвод… остался…

И долго-долго лежал с открытыми глазами, не смея ни заснуть, ни повернуться.

Кстати, это оказалась наша последняя встреча. Кириши расстраивались, появились новые дома, гостиница, приехало так много народу, что трудно было найти в этом огромном людском муравейнике скромного агента по снабжению Петра Ивановича Прямкова. Да и ездить мне туда уже приходилось редко…

* * *

Получилось так, что письмо жителей села Н. (я уже забыл его название) попало в пресловутый «долгий ящик». Принимавший его офицер нашей группы скоропалительно уходил в очередной отпуск. Все у него в этот день летело как попало и куда попало. Письмо он случайно сунул в какие-то бумаги, откуда оно перекочевало в несгораемый шкаф и затерялось. Жители несколько месяцев терпеливо ждали ответа, а не дождавшись, совершенно справедливо обиделись и затрезвонили во все колокола. Вокруг нашей группы густо запахло выговорами и другими служебными неприятностями.

Шел январь – самое непригодное время для работ по разминированию. Но это уже никого не интересовало: сами мы провинились, сами и должны были исправлять ошибку. Короче говоря, офицер, потерявший письмо, и я как пиротехник покатили в деревню с задачей – не возвращаться до тех пор, пока не будет выполнено справедливое требование колхозников.

Выйдя из вагона и протопав по бодрящему морозцу минут сорок, мы застыли на открытом всем ветрам перекрестке, ожидая высланную нам в помощь команду. Команда – старший лейтенант и рослый солдат с круглой как луна физиономией – чуть не проскочила мимо на юркой остроносой «амфибии»: гнали будто на пожар.