Мы упадем первым снегом

Нокс исследует мой живот, проводя пальцами по крепким мышцам. Гладит талию, переходит к ребрам, рисует невидимые линии, словно я карта, которую он хочет изучить, чтобы знать наизусть. Когда он переходит к изгибу моей груди, я резко вдыхаю, и он замирает. Испуганно отстраняется. Я качаю головой, разгоряченная, опьяненная, хватаюсь за ткань его рубашки и наклоняюсь к нему, продолжая целовать.

– Не останавливайся, – шепчу я. – Не останавливайся.

Похоже, этих слов ему достаточно. Он наклоняет мою голову в сторону, покусывая шею, его теплое дыхание касается уха, и я клянусь, клянусь, что больше не могу терпеть. Я никогда не испытывала ничего подобного. Это томное биение внизу живота, эта всепоглощающая жажда его прикосновений, это желание большего, гораздо большего, быстрее и быстрее, когда все слишком медленно и все слишком быстро. Я хочу, чтобы каждое прикосновение длилось вечно, отдавалось эхом в моих нервах, потому что я не хочу, чтобы все это заканчивалось.

Руки Нокса продолжают блуждать по моему телу. Они гладят мои руки, спину, останавливаются на застежке бюстгальтера. Он ждет, вопросительно глядя на меня: «Можно?»

Я киваю, мол, давай уже, давай, а потом сажусь перед ним, топлесс, но в джинсах. Я чувствую себя обнаженной, но в хорошем смысле, в том смысле, который говорит: «Вот она я, только для тебя, все только для тебя, и, надеюсь, ты видишь то доверие, которое я тебе оказываю».

Веки Нокса подрагивают. Он издает низкий рык, внимательно разглядывая мою грудь. Как будто он никогда не видел ничего прекраснее. Ничего более ценного.

Он поглаживает соски ладонями, а я не могу, не могу, не могу мыслить ясно, я выгибаю спину и падаю спиной на кровать. Губы Нокса проводят по моему телу, оставляя влажные следы, рисуя реки нашей карты. Я дергаю его за рубашку, потому что она мне надоела, эта синяя клетчатая ткань, потому что я хочу видеть больше, чувствовать больше. Он стягивает ее через голову, и я чувствую упругую, теплую кожу. Я видела его таким несколько раз, без верха, но никогда так близко. Никогда так осязаемо. Я задыхаюсь, разглядывая его, и только сейчас понимаю, в какой прекрасной форме находится Нокс.

Каждый. Сантиметр. Его. Тела.

Я кладу палец на его грудную клетку и провожу линию вниз, к выступающим мышцам живота. Я поглаживаю очерченную область ребер, считая каждую мышцу: четыре, шесть, двенадцать, восемнадцать. Нокс, Боже правый, Нокс, как это возможно, такое тело, как это возможно?

Кончик моего пальца доходит до одной конкретной линии, от которой все мысли в моей голове превращаются в вихрь из разноцветных струек. Внезапно мне кажется, что я попала в водоворот на линии, ведущей к тем местам, которые от меня скрывает пояс его джинсов. Я тяну за него, даже этого не осознавая, потому что в голове у меня бурлит водоворот. Нокс смеется, глубоким, тихим голосом. Смех такой красивый, что мне хочется его поймать. Он снимает брюки. Пара движений, не более, и вот они уже на полу. Матрас прогибается, и Нокс ложится рядом со мной, подперев голову локтем. Даже в таком положении у него нет ни капли жира, а ведь это невозможно. Я занимаюсь спортом каждый день на протяжении многих лет, утром, днем и вечером, и даже у меня есть жир. У всех есть жир. А у Нокса – нет, и это обстоятельство что-то со мной делает, дает мне крупицу информации, которую я хочу схватить и прочитать, но почему-то не могу до нее добраться, почему-то она от меня ускользает. Думаю, это важно. Думаю, что мне нужно это знать, что мне необходимо это знать. Но водоворот…

Водоворот мне этого не позволяет.

Нокс наклоняется. Он покусывает мое ухо, и я понимаю, что мокрая как никогда в жизни. Он поворачивает мою голову, проводит языком по моим губам, и это дико, огненно, жарко. Его пальцы возятся с пуговицей моих джинсов, пока я вдруг не оказываюсь рядом с ним с голыми ногами и в мокрых трусиках.

Я отстраняюсь от его губ, опускаю взгляд вниз, смотрю на его серые трусы-боксеры. Там выпуклость. Бугорок и мокрое пятно. Я протягиваю руку и касаюсь его прямо там, в этом месте. Его ногти впиваются в мою талию, он закрывает глаза и издает звук, который заставляет меня раздвинуть ноги, потому что если я этого не сделаю, то взорвусь. Сто процентов.

Выражение его лица, это узнаваемое томление позволяет мне двигаться дальше. Мой палец проникает под пояс его боксеров, дальше, дальше, дальше, пока моя рука не касается той части тела Нокса, которая прижимается к моей коже, теплая, твердая, пульсирующая. У меня не так много опыта, в основном по принуждению, но я хочу сделать все правильно. Я глажу его, не отрывая взгляда от его лица, пытаясь понять, правильно ли я делаю, нравится ли ему.