Мы, утонувшие

«Летящий по ветру» от носа до кормы пропах копрой, но в этом не было ничего удивительного. Сушеные кокосовые орехи — важнейший товар в этих краях. Зная репутацию Джека Льюиса, я подумал, что запах копры маскирует нечто другое. Не копре обязан этот человек своей славой. Но чему — я вычислить не мог.

Энтони Фокс говорил о торговле людьми, и я упомянул об этом Льюису, который ответил с несвойственной ему уклончивостью.

— Я поступаю как любой моряк, — сказал он, — вожу товары туда, где они нужны. Мир таков, каков он есть. Я не делаю его ни лучше ни хуже.

— Работорговля? — спросил я.

— Если ты не в курсе, могу сообщить, что работорговля в этой части света запрещена. Я законопослушный человек.

Последнее он произнес с кривой улыбочкой.

— Работники для плантаций? — предположил я.

Всем было известно, что канаков в огромных количествах заманивали щедрыми посулами на большие плантации, но вместо того, чтобы заработать денег, бедняги увязали в бесконечных долгах. Хозяева плантаций владели всем, включая дома, которые работники у них снимали, и магазины, где те покупали еду. Двухлетние контракты превращались в десятилетнюю кабалу, а затем канаки нищими, изнуренными возвращались на острова, которые когда-то покинули, — если, конечно, им удавалось найти обратный путь через океан.

Джек Льюис покачал головой:

— Забавную игру мы с тобой затеяли. Но не надейся найти ответ. Ты не деловой человек. С такой чувствительной совестью, как у тебя, лучше оставаться в неведении.

Капитан сменял меня точно в полночь, когда начиналась ночная вахта. Сначала я удивлялся этому, однако предположил, что некую скрытую часть его души тянет к уединению и к звездам. Однажды теплым вечером, когда паруса обвисли, а недвижная морская гладь, словно зеркало, отражала Млечный Путь, так что неискушенный мог принять белые отсветы звезд за буруны, набегающие на скрытый риф, я принес свою постель и собрался лечь на палубе.

Льюис резким голосом приказал мне спуститься:

— Канак может спать на палубе, но белому человеку это не подобает.

Я замер в нерешительности. Не хотелось спускаться в душную каюту.

— Останься, подыши немного.

Голос капитана смягчился. Я почувствовал, что ему хочется поговорить, и присел на борт. Было очень тихо, слышался только скрип мачт.

— Я тебе солгал, — сказал Льюис.

Я услышал, как в темноте он посмеивается.

— Мне прекрасно известно, кто такой Джим. Но ты бы все равно мне не поверил.

— Говори. Я верю тебе. Только объясни, с чего ты вдруг решил рассказать мне правду.

— Значит, ты меня благословляешь. Повезло мне. Почему я вдруг решил рассказать тебе правду о Джиме? Да история больно хорошая, негоже ее замалчивать. В этом и заключается своеобразие хороших историй: пока их не расскажешь, настоящей радости не получишь. Ну, так слушай: настоящее имя Джима, — тут он сделал паузу, как бы нагнетая напряжение, — Джеймс.

Я разочарованно на него посмотрел:

— И что?

Джек Льюис засмеялся:

— Полагаю, фамилия скажет тебе больше. Кук. Джеймс Кук.

У меня перехватило дыхание.

— Тот самый Джеймс Кук?

— Да, тот самый Джеймс Кук. Капитан «Резолюшн» и «Дискавери». Открывший острова Дружбы, Сандвичевы острова и острова Общества. Тот самый Джеймс Кук.

— Но это невозможно!

— А ты покажи мне его могилу. Скажи-ка, где он похоронен?

Я покачал головой. Я не знал.

— Джеймса Кука убили на Гавайях, в заливе Кеалакекуа. Он был суровым, но справедливым человеком. Таким приходится быть, если хочешь иметь дело с канаками, — суровым. Однажды Джеймс Кук отрезал ухо канаку, укравшему секстант.

Капитан испытующе посмотрел на меня, как будто желая убедиться, что я все понял. Я понял. У одного из его канаков тоже не было уха, и я был уверен: в том, что касалось обращения с канаками, Джек Льюис считал Джеймса Кука образцом.

— На Гавайях Кук застрелил вождя, который попытался украсть у него лодку. Тысячи аборигенов окружили Кука и его людей, но он бы с ними справился. Аборигены приняли его за своего бога по имени Лоно, когда-то исчезнувшего и теперь вернувшегося к ним.

— Не стоило убивать вождя.

— Я так и думал, что ты это скажешь. Но все совсем наоборот. Вождя надо было убить обязательно. Кук сделал это в назидание остальным. Он продемонстрировал свою силу. Глупо было то, что он проявил и слабость. Аборигены не смели нападать, хотя на их стороне было численное превосходство. Но тут один из них выпустил стрелу — может, вообще случайно. Никто не знает. Но стрела ранила Джеймса Кука. Ничего серьезного, не от этого он умер. Он умер, потому что совершил глупость.

Джек Льюис снова посмотрел на меня так, как смотрел, когда хотел преподать урок. Не имея понятия о том, в чем заключалась глупость Джеймса Кука, я по опыту знал, что сейчас последует какое-нибудь циничное замечание о ничтожестве человеческой природы, и не ошибся.