Мы в пятом классе

Разумеется, тем двоим, во дворе, верёвка была не видна. Они должны были видеть, что отважная девочка сидит на огромной высоте и ничего не боится. Пусть в солистки выбрали не её, пусть. Зато она сидит теперь под самым небом и распевает во всё горло песню о покинутой красавице, да ещё на французском языке.

Конечно, девчонкам внизу было видно, что Тамара достаточно высокого мнения о себе. А что они могли сделать? Пусть у них слух лучше, пусть голоса сильнее, пусть они солистки, а она нет. Но теперь они стоят на земле, как самые обыкновенные люди, а она там, в вышине, распевает свою песню на французском языке. Когда будет в школе утренник, они, эти девочки, выйдут вперёд и запоют своими сильными красивыми голосами, а Тамара будет стоять сзади, и никто её не увидит. И нечего ей из себя воображать слишком много. Одна солистка покрутила пальцем около виска. А Тамара запела ещё громче. Другая солистка крикнула в гневе: «Ставит из себя!» А Тамара засмеялась и показала нос.

«Пойдём», — сказала одна.

«Пошли», — ответила другая.

Но они стояли и не уходили, и, задрав головы, смотрели на Тамару. А раньше, пока она не догадалась сесть на окно и заорать громким голосом, они, эти солистки, не обращали на неё никакого внимания. Просто знать её не хотели — человек из толпы, и всё. А теперь заметили. Стоят, шепчутся. Может быть, оценят, наконец.

«Что это ты? Себя выставляешь!» — кричали солистки.

А в это время в её прекрасной громкой песне покинутая красавица клялась в вечной бесконечной любви до гроба. Тамара прокричала свою песню с очень большим чувством. Теперь они будут знать и всем расскажут, всему хору, какая она необыкновенная, совсем особенная девочка — Тамара. Может хоть на небо влезть и не боится ничего на свете. И поёт громко и с настроением, никто так не поёт во всём хоре. Много разве есть на свете девчонок, болтающих босыми ногами на высоте пятнадцатого этажа? Нет, наверное, ни одной в мире. А она, Тамара, вот она, полюбуйтесь, сидит. А почему босиком? А потому, что жарко. И потом — кому это надо, чтобы тапок вниз слетел? Сидит себе босиком и распевает громкую красивую песню. Теперь поймут.

И тут вдруг случается ужасное. Крепкая рука хватает Тамару за шиворот. А другая рука, тоже крепкая, отвешивает ей, Тамаре, прекрасной и очаровательной певице, отважной и недосягаемой, вполне увесистую оплеуху. И звон этой оплеухи разносится по всему двору. Звон унижения и позора.

Это пришла с работы Тамарина мама.

Тамара, конечно, не слышала, как мама вошла в квартиру: песня о красотке звучала громче, чем хлопнувшая дверь. А мама сразу заметила всё: и свою любимую дочь на открытом окне, и верёвку, протянутую через комнату к шкафу. И дикую песню, исполняемую диким голосом на весь двор. Да ещё на французском языке, которого мама не знала. Зато мама знала, как поступают с такими детьми, которые совершают сто преступлений в минуту. Мама дала дочери затрещину, стащила её с окна и ещё добавила. Мама дала волю своему возмущению.

Тамара, конечно, взвыла от обиды.

— Я же привязана! Крепко! При чём здесь пятнадцатый этаж? Я же привязана, не видишь разве?

Случилось самое ужасное, что могло случиться в этот день. Внизу раздался долгий громкий хохот. Потом девчонки удалились, и в каждом их шаге было презрение. Теперь-то весь хор и вся школа узнают про это.

Вот такой позор пришлось испытать Тамаре. И она размазала по лицу слёзы и стала принимать решение.

С такой матерью она никогда в жизни не помирится — это ясно. В школу Тамара больше не пойдёт — это тоже ясно. Видеть ехидные взгляды — этого она не вынесет.

Пришёл с работы папа. Тамара сквозь всхлипывания слышала, как мама рассказывала ему про окно, про верёвку и про песню на французском языке. Мама всё время переспрашивала взвинченным голосом: «Представляешь?!»

Тамара надеялась, что папа за неё заступится. Мужчины всё-таки не мелочные, они не поднимают шума из-за пустяков.

Но папа повёл себя не по-мужски. Он шумел. Он стучал кулаком по столу так, что прыгала крышка на кастрюле. Потом он рявкнул на Тамару: «Чудовище!» Потом он лёг на диван, сунул под язык какую-то таблетку и сказал, что такие, как она, не достойны того, чтобы тратить на них слова и нервы. А сам всё тратил и тратил и слова, и нервы. Кричал с ненавистью на родную дочь. Ругал её, грозил, что возьмётся за её воспитание всерьёз.

Вот тогда решение было принято окончательно и бесповоротно.

Она, Тамара, уедет из дома. Навсегда. В любой город, лишь бы быть подальше от них, от этих жутких родителей, которые могут кричать на единственного ребёнка и даже поднять на него руку. На ребёнка! На дочь! На прекрасную девочку!

Когда на тебя кричат и поднимают на тебя руку, очень трудно чувствовать себя прекрасной.

Она уедет. И тогда все они пожалеют. Была такая милая, такая славная девочка Тамара. Никому не делала ничего плохого. Пела песенки, сидела на окошке. А злые люди не поняли её, затравили, довели до крайности.

Тамаре стало так жалко себя, что она зарыдала в голос. И выскочила из дома.