Мы вернёмся (Фронт без флангов)

Итак, Млынская – агент гестапо. С сыном и матерью ее поселят на окраине города в удобном для круглосуточного наблюдения домике, разумеется, у надежного хозяина, агента. Млынской будет продиктовано письмо ее мужу. Заставят! Содержание письма краткое: она с сыном и матерью проживает нелегально по такому-то адресу – указывается адрес. Из своего города ей пришлось бежать, опасаясь ареста. Но и здесь небезопасно, так как идут аресты коммунистов. Кто-либо может прознать, что она жена чекиста. Трагедию можно предотвратить, если Млынский возьмет их в отряд. Сделать это нужно срочно, так как завтра может быть уже поздно. Гестапо направляет с этим письмом в лес к Млынскому надежного агента. Агент пойдет с легендой, которая будет разработана отдельно. Млынский, узнав, что его семье грозит смертельная опасность, конечно же, рискнет с группой бойцов или партизан пробраться в город, чтобы забрать семью. Расставленные по специальному плану засады на подступах к дому, вокруг него и даже в самом доме – в комнате владельца захватывают Млынского и его товарищей и доставляют в гестапо. Если Млынский связан с городским подпольем и привлечет его представителей, совсем отлично: тогда гестапо заполучит нить, ведущую в подполье.

В случае неудачи предусматривался запасной вариант: в отряд Млынского внедрятся три-четыре опытных агента с заданием убить Млынского и его ближайших помощников.

Отто Кранц одобрил план и разрешил приступить к его выполнению.

Глубокой ночью Анну Сергеевну доставили в гестапо, в кабинет Зауера.

Зауер поднялся из-за стола, вышел навстречу, улыбаясь.

– Надеюсь, мадам простит, что причинил беспокойство, пригласив на дружескую беседу в столь поздний час?

– Сын может проснуться. Увидит, что меня нет, плакать будет. Надеюсь, вы понимаете, что ребенок может даже заболеть, если испугается?

– Ваш покорный слуга тоже имеет детей, но дело прежде всего… Садитесь, пожалуйста. Нет, нет, поближе, в это кресло, удобнее. И я с вашего разрешения сяду…

Зауер тоже сел и продолжал:

– И этой ночью не удалось поспать ни минуты. Знаете, заботы, заботы, заботы. К слову сказать, и о вашей судьбе.

– Значит, вашей заботой надо объяснить то, что гестапо арестовало меня и сына? – не без иронии сказала Анна Сергеевна.

– Все гораздо сложнее, мадам. Вынужденная мера. Сейчас все объясню. Буду с вами предельно откровенен. Надеюсь, что и вы ответите, тем же.

– Скрывать мне нечего: никакого преступления ни я, ни тем более мой сын не совершали.

– Конечно, конечно, хотя у нас с вами разное понятие о преступлении. Но перейдем к делу. Ваш муж Иван Петрович Млынский – коммунист. До войны работал начальником городского отдела НКВД. В начале войны стал начальником Особого отдела дивизии. Но дело не в этом, хотя уже тот факт, что ваш муж коммунист, чекист, – это уже преступление.

– Быть патриотом по-вашему преступление? Странное у вас понятие о патриотизме!

– Не будем говорить о политике. Пусть политикой занимаются другие. Где ваш муж сейчас?

– В начале войны он ушел в Красную Армию. А где сейчас – не знаю.

– Вы говорите неправду. Нам все о нем известно. Сейчас ваш муж партизан!

Анна Сергеевна вздрогнула, с трудом сохранила спокойствие, еле удержалась, чтобы радостно не воскликнуть: "Он жив! Жив мой Иван!"

"Значит, она знает все о муже. Может быть, даже поддерживает с ним связь", – по-своему понял поведение Млынской Зауер.

– Я знаю, вы очень любите сына, мужа, вас волнует их судьба. Правильно я говорю?

– Разумеется, я люблю их. Разумеется, их судьба меня волнует. Это подсказывает здравый смысл.

– Вот и превосходно! Не так уж трудно, оказывается, найти общий язык с умной женщиной. А вы женщина умная и, конечно, понимаете, что судьба вашего мужа…

Гестаповец не спеша закурил, глубоко затянулся, пустил колечки…

– Я сказал бы больше: жизнь вашего мужа, вашего сына, наконец, ваша жизнь находится в ваших же… да, да, в ваших руках.

– Как понять вас? – насторожилась Анна Сергеевна.

– Должен вам откровенно, честно сказать, что отряд вашего мужа фактически уничтожен. Осталась небольшая горстка фанатиков, возглавляемая вашим мужем, но их участь, конечно, также решена: они окружены. Еще день – и все они погибнут. Счет идет даже на часы. Вот почему я вынужден был прервать ваш сладкий сон, мадам. И добавлю, чтобы ничего от вас не таить: дал указание пока не уничтожать этих фанатиков. До результатов разговора с вами.

– Но что вы от меня хотите?

– Благоразумия. Мы гарантируем жизнь вашему мужу и его безрассудным товарищам, если они прекратят бессмысленное сопротивление. Откровенно скажу: беспокоюсь не за них, а за жизнь своих солдат. И так в этой варварской стране их погибло немало. Зачем лишние жертвы, если их можно избежать, правда? А от вас требуется очень и очень немногое: всего-навсего написать мужу несколько строк. Разве мое предложение не свидетельствует о гуманности, мадам?

– Вы говорите о гуманности, а по какому закону гуманности вы бросили в тюрьму меня и моего сына? Или, может быть, у вас в гитлеровской Германии особое понятие о гуманности?..

"Не слишком ли!" – подумал гестаповец.