Мы – Виражи!

Викки вернулась в дом на колёсах, когда курортный город зажёг разноцветные огни. Близнецы бросились ей навстречу и повисли на руках. Бабушка приветственно кивнула. Папа даже не повернул головы в её сторону.

– Ну как ты, родная? – мама с тревогой заглянула Викки в лицо, но, увидев широкую улыбку, успокоилась. – Вижу, хорошо погуляла.

– Более чем, – согласилась Викки.

Мама с облегчением выдохнула и, притянув её к себе, шепнула на ухо:

– Знаю, доченька, тебе нелегко. Но всё наладится! Будут у тебя и серьги, и отдельная комната. Прости, что разочаровала…

– Ладно, проехали, – Викки выскользнула из маминых объятий.

Совесть кольнула её в сердце. Мгновение она колебалась, стоит ли уходить от родных. Но уже в следующую секунду от сомнений не осталось следа. «Сами виноваты, – подумала Викки. – Плохо обо мне заботились!»

Ещё по дороге на парковку она решила не говорить семье о переезде к Бардиным. Викки объяснит всё в записке, которую положит на подушку утром. Осталось только собрать вещи. Это было легче лёгкого: большую часть платьев пришлось бросить на Зелёном мысе, иначе весь багаж Виражей состоял бы из Виккиного гардероба.

Пока все сидели на улице, Викки набила рюкзак вещами и вместе с ним нырнула под одеяло. Ей нужно было выспаться, чтобы утром сбежать, пока родные не встали. Разговоры ни к чему.

* * *

Викки открыла глаза и почувствовала, как тёплая волна счастья заполняет её от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах. Кстати, вчера эти пальчики обработала педикюрша в салоне, куда Викки ходила с Линой и её мамой. Викки задрала к потолку ноги – ровные ноготки и блёстки на мизинцах. О чём ещё мечтать!

Викки огляделась по сторонам и улыбнулась. Наконец-то она там, где должна быть. «Домик», о котором говорила Лина, оказался громадным коттеджем, где для Викки нашлась отдельная комната – большая и светлая, с широкой кроватью. На ней вполне могли уместиться ещё и Ломик с Малинкой! И даже втроём не было бы тесно. За лёгкими занавесками – окно от пола до потолка. А в окне – чудесный вид на внутренний дворик с цветущей магнолией[2] посередине. Да, о такой жизни Викки мечтала! Такую жизнь заслужила за все свои мучения в домике на колёсах.

Теперь она могла нежиться в ванне, растягиваться на кровати в какую хочешь сторону… Никто не храпел над ухом, не причмокивал, не сучил ногами. А какую мягкую простыню постелила горничная! И, главное, без единой песчинки!

Викки была бы абсолютно счастлива, если бы не мысли о семье. Они налетали всегда внезапно, словно порывы ветра: то в магазине, где мама Лины примеряла новое платье, то за обедом, состоявшим из пяти блюд, то вечером, за просмотром фильма в просторной гостиной… Перед глазами у Викки вставали родные лица, и она начинала думать. Что делают близнецы и бабушка? Пришёл ли папа в себя? А мама? Сколько раз она ей звонила, когда прочитала записку, оставленную на подушке? Викки помнила каждое слово до последней точки: «Не звоните. Не ищите. Я поживу у Лины Бардиной, пока всё не наладится. Мы встретились в городе. Сообщите по электронной почте, когда можно будет вернуться на Зелёный мыс».

Да, мама наверняка звонила… Но Викки отключила мобильник.

Вот и теперь Викки вспомнила домик на колёсах, вечерние посиделки у костра, когда за границей тёплого света, где-то во тьме неподалёку, шумели неутомимые волны. Внутри у неё что-то натянулось, к горлу подкатил ком.

– Хватит! – одёрнула себя Викки.

Потом сбросила одеяло и побежала в ванную. Ванную она делила с Линой, поэтому всегда стучала, прежде чем войти.

– Тук-тук!

– Входи, – крикнула изнутри Лина.

Она уже умылась и приняла душ, а теперь вытирала лицо белым махровым полотенцем – мягким, как облако.

– Ещё пару минут – только крем нанесу, – сказала подруга. – Присядь.

Викки устроилась на кожаном пуфике и тут с ужасом заметила на полке перед зеркалом пакетики с пробниками шампуней. Тайком, пока никто не видел, она выдёргивала их из толстых журналов, которые продавали на заправках. Свой шампунь Викки истратила ещё в первые дни. А вчера она вытащила пробники из рюкзака, чтобы выбросить, – и забыла! Стыд-то какой… Заметила Лина пробники или нет?

Лина заметила.

Закончив наводить красоту, она обернулась к Викки, держа кончиками пальцев один из пакетиков.

– Это тебе больше не пригодится, Вик, – на лице у неё застыла жалость и, кажется, капелька брезгливости. – Ты же знаешь, мама приняла тебя, как родную. Всё наше теперь и твоё. Бери что хочешь!

– Спасибо, – промямлила Викки, чувствуя, как горят её щёки.

Три дня назад, когда Викки появилась на пороге у Бардиных, мама Лины в самом деле встретила её с распростёртыми объятиями. Она не делала различий между девочками: всё, что покупали Лине, покупали и Викки тоже. Правда, при этом с лица мамы не сходило жалостливое выражение. Оно было приторным, как сироп от кашля. Викки приходилось чаще улыбаться, чтобы никто не думал, будто она чувствует себя несчастной. Щёки от натужных улыбок болели.