Мы все мертвы

И потянулась рукой к одному из ящиков – с отточенной деревянной ручкой, больно впившейся ей в ладонь. Охнув, Джей придвинулась к столу поближе и посмотрела на свою руку: ладонь горела красным. Мама защитила этот ящик крапивой!

– Ну теперь я обязана в него заглянуть, – пробормотала она, насильно направляя всё своё внимание только на этот ящик, и, вскрикнув, сжала ручку и потянула к себе.

Ящик открылся. Из его черноты показалась огромная тетрадь.

Джей задрожала. Глаза застилала пелена слёз, и тетрадь размылась – остались лишь чёрные контуры ящика. Так было лучше, так было безопаснее. Руки тряслись, и она не знала, чего боялась больше – что найдёт в этой тетради нечто страшное… или не найдёт ничего.

Может, её мама действительно была лишь сумасшедшей целительницей. Странно и грустно, но ничего по-настоящему серьёзного.

Просто скучная жизнь. Мама с ней не разговаривала, отец был от неё далёк, сестра… здесь всё слишком сложно. Бабушка, которая тоже не разговаривала. Потухшее семейство, которое иногда отгоняло пауков со своих стен.

Этот образ – тоски и грусти, серых стен, чёрных пауков – быстро исчез, сменившись реальностью: ящик и тетрадь.

«Ты бы хотела жить обычной скучной жизнью? Такой, где ничего не происходит?»

Джей уже не знала, чего хотела.

Она протянула руки к черноте шкафа, схватилась за края тетради, тут же заохав и скривившись от боли, и прижала её к себе. Отпустила руки. Они всё так же горели крапивой.

Чёртова крапива, чёртовы растения, чёртово целительство.

«Целительство ни в чём не виновато, ты ведь знаешь об этом?»

Само это слово было пропитано разочарованиями и болью. Они тянулись густой чёрной массой по воздуху, пропитывая все стены, двери, конечности людей. В конце концов, Крейны в ней захлебнулись.

На это голос ничего не ответил.

Джей огляделась в поисках какого-нибудь раствора – пока руки горели, она осматривала каждую коробку, каждую полочку. Не было ничего. По крайней мере, ничего действенного. На ум приходили лишь воспоминания и отрывки старых практик.

Тогда Джей, плюнув на всё, выбежала из комнаты к лестнице, краем глаза заметила нескольких гостей, смотревших на неё с нижних ступенек, подавила в себе желание закричать им ругательства вслед, добралась до мастерской отца, схватила лечебный бутылёк, громко выругалась от резкой боли в ладонях, остановилась, задышала глубоко и часто, зажмурилась и стукнула бутыльком по ближайшему столу, ещё раз задышала, открыла один глаз, затем второй, увидела проливающуюся жидкость и наконец подставила под струю свою руку.

Секунда – и боль охватила её изнутри. Резкий, яркий порыв, перекрывший дыхание.

Она закричала. Подставила вторую руку под последние капли. Теперь её руки будут гореть острой болью, но начнут заживать.

– Чёртова крапива! – заорала Джей, забыв, что на лестнице поджидали гости.

Хотя что они могли бы ей сделать?

Она пыталась поймать как можно больше воздуха; и пускай он был пепельным и сухим, но теперь – желанным как никогда.

Джей привстала, застонав от боли в каждой своей конечности (такой усталости её тело не ощущало уже очень давно), и схватила со стола отца сухую тряпку. Жёлтую, как очень яркий подсолнечник. С чёрными полосами, которые напомнили ей чёрных пауков, что высосали жизнь и воздух из дома Крейнов.

Она поковыляла из мастерской отца в комнату матери. Гости на лестнице уже исчезли.

– Пап, ну сколько можно! – пропищала Джей и тут же почувствовала на себе тёплое и крепкое касание его рук.

Он схватил её за талию и, подняв в воздух, перенёс через порог комнаты. Маленькой Джей оставалось лишь беспомощно болтать ногами в пустоте.

– Но это несправедливо… с мамой же всё было в порядке…

– А теперь нет, – со вздохом ответил отец. Джей сама себе казалась такой маленькой по сравнению с ним. Он стоял, высотой как две Джей, опираясь о стену и вытирая со лба капельки пота.

На всём этаже пахло ужасно и жара стояла невыносимая.

– Твоя мать больна. Это – плата нашего семейства за то, что наше дело процветает и все дети, все твои друзья и друзья Лины, которые к нам приходят, выздоравливают.

– Но… бабушка же не такая.