Мы все - осетины

Я сунул пистолет сзади за пояс джинсов, так носили оружие герои американских боевиков, поэтому я даже не задумался ни на секунду, проделав этот жест чуть ли не машинально. Против ожидания неумолимая правда жизни и тут внесла свои коррективы. Засунутый таким образом за пояс пистолет держаться там не желал, все время норовил сползти глубже в штаны и немилосердно тер поясницу. О том, чтобы с ним в таком положении еще и бегать вообще речь не шла. Да, проблемка… Вот из таких незаметных на первый взгляд мелочей, на самом деле и складывается то, что называют жизненным опытом… Можно было, конечно, содрать с убитого ополченца ремень с кобурой. Так получилось бы гораздо удобнее, но пряжка ремня находилась где-то в центре черно-бурого месива все еще лениво вываливающегося у него из живота. Я и так-то едва сдерживал рвотные позывы, когда лез за стволом в кобуру, а уж запустить пальцы в эту кашу было наверняка выше моих сил. Держа пистолет в руках, я напряженно задумался. Ну не было у меня опыта общения с этим видом оружия, не дают такого срочникам в армии.

«Ты его на бедре пристрой за пояс, — тут же вклинился мой новый советчик. — Так чтобы он рукояткой в подвздошную кость упирался, и ремень затяни посильнее, тогда не выскользнет и мешаться не будет».

Попробовал, вроде действительно получилось, нагнулся несколько раз вперед, назад, подпрыгнул. Ничего, держится и двигаться не мешает. Интересно, откуда мое новое я все это знает? В каком-то давно забытом мною фильме увидело? Или может в книге прочло?

Фима глядел на меня настороженно.

— Знаменский, зачем тебе сдался этот пистолет? В кого ты стрелять собрался?

— Эх, Фимка, был бы пистолет, а в кого из него стрелять всегда найдется, ты уж мне поверь, — грустно улыбнулся ему я.

— Вот в это я как раз очень даже верю, — сухо отозвался мой одноклассник. — Чувствую, втянешь ты меня в историю, боевик хренов.

— Ладно, не бзди, пошли лучше быстрее, итак сколько времени здесь потеряли.

Мы осторожно зашагали дальше. Перестрелка с окраин еще сместилась ближе к центру, и теперь отдельные выстрелы звучали уже совсем близко, слышны стали сухие хлопки ручных гранат и гулкое уханье гранатометов. Драка впереди, похоже завязывалась нешуточная. Пистолет и впрямь ничуть мне не мешал, уже через несколько шагов я полностью приноровился к его увесистой основательной тяжести, рождавшей внутри какое-то мрачное спокойствие, ощущение уверенности в собственных силах. Пусть оно и было насквозь обманчивым в данных условиях, но все равно я был оружию за него благодарен. Это оказалось как раз тем, чего мне сейчас отчаянно не хватало. Ведь говоря по чести это я только перед Фимой старался выглядеть смелым и решительным, точно знающим, что дальше делать, внутри же продолжал корчиться страх. И это вовсе не удивительно. Нормальная человеческая реакция на резкое изменение привычной, устоявшейся обстановки, причем изменение отнюдь не в лучшую сторону. Что презрительно щуритесь? Ну не супермен я вовсе, не супермен… просто обычный человек, которому, так же как и вам до судорог хочется жить. Понимаете, жить, а не совершать головокружительные подвиги по голливудским стандартам, невозмутимо пожевывая кончик торчащей изо рта спички.

Когда добрались до гостиницы, выяснилось, что мы далеко не первые такие умники. В холле народу было полно. Ближе к открытым дверям в подвал испуганно жалась пестро одетая кучка журналистов. Причем вели они себя как-то неправильно, не характерно для наглой и нахрапистой пишущей братии, и это сразу же бросалось в глаза, ну просто резало взгляд. Что-то тут явно было не так… Оглядевшись по сторонам я быстро обнаружил причину небывалой сдержанности коллег, можно сказать прямо уперся в эту причину взглядом. По углам просторного гостиничного холла недобро поглядывая на писак сидели угрюмые люди с оружием в руках. Они сидели не вместе, а двумя разными группами в противоположных концах холла. Почти не разговаривали, лишь переглядывались изредка между собой. Глаза усталые и какие-то больные, будто у бездомных собак. Я даже замер на миг, такая из них шарахнула вдруг прямо под сердце боль и тревожная тоска. Невольно я всмотрелся в этих людей внимательнее, понимая уже без слов и лишних пояснений, кто передо мной.