Дышать было нечем: таким было низким и пасмурнымтяжелое небо, так близко лежала вода.А ветер играл со своею покорною паствою,привычно гонял по проливу барашков стада.Барашков стада наводили на мысли об Агнце:где грань между жертвой во имя и просто рабом?А чайки хрипели, как будто бы маялись астмою,и бились о небо, как узники в крепости лбомо стены колотятся. Неба сырого, мертвящегопроржавленный панцирь был слишком далек от Небес.Две пушкинских строчки в мозгу трепетали навязчиво,навязчиво так, словно шепчет их на ухо бес:Для берегов Отчизны дальнойТы покидала край чужой…Для дальной Отчизны… А может, веками — не верстамидорогу до Родины мерить обязаны мы?А может быть, Родина ближе на чопорном острове,чем в Санктъ-Петербурге, чем где-нибудь в Вятке, в Перми?Дышать было нечем! Отчизна пока — не чужбина ли? —чухонские топи; на яблоке — ангел с крестом.Кресты да Кресты… Видно, люди до времени сгинулина этом погосте, огромном, как море, пустом.А тут, под ногами, грядущее зыбилось волнами,оно поглотить обещало друзей и детей,оставить один на один со стихиями вольными,которым плевать на любую из вольных затей!Для берегов Отчизны дальнойТы покидала край чужой…Две пушкинских строчки. Да снова в бесовском кружениинасвистывал ветер, с мечтой заключая пари:доплыть до Отчизны? А вдруг по дороге — крушение?Вот так и помрешь — гражданином кантона Ури?Дышать было нечем. Казалось, что тащится волокомнепрочный кораблик по волнам, застывшим в вопрос.Британия брезжила. В медный начищенный колоколотзванивал время стоящий на вахте матрос.