Осеннего неба глухая вражда,погода сырая,но надо идти в мешанину дождяиз теплого рая:звонил телефон, и мне кто-то сказал,что должен я тотчас идти на вокзали ждать на скамейке, где кассовый зал,на пятой от края.Подошвы совсем не держали воды,и зонтик был мокрый,кругом фонари оставляли следы,пятнилися охрой,а рядом шла женщина: словно золаобсыпала волос, — седою была.По мукам вот так Богородица шла —я вспомнил апокриф.Я долго сидел — не являлся никто,бежали минуты.Тяжелое, насквозь сырое пальтолишало уюта.Но радиоголос потом прохрипелтревожное что-то, и я не успелосмыслить, что именно: странный пробел,усиливший смуту.И снова седа голова, как зола:людей раздвигая,ко мне незнакомая женщина шла(не та, а другая).Дошла. Посмотрела. И я с этих порна сердце ношу приговор, словно вор.Она на меня посмотрела в упор,в упор, не мигая.Я женщину эту не знал никогда —отрежьте хоть руку! —но что-то почувствовал вроде стыда:тоскливую скуку.Чего вам? Ответила женщина: дочьтвоя умерла в позапрошлую ночь.Но кто вы? Не важно… Ты мог бы помочь…и сгинула, сука!До этой минуты я толком не знал,что есть она, дочка.Я деньги куда-то тишком посылал,слал деньги, и точка.И я не хотел, чтобы помнилось мнео девочке той и о первой жене, —ведь все это было из жизни вчерне:обрывки листочка.И надо ж как раз — этот чертов звонок,нелепая встреча!Я сделался сразу, как Бог, одинок,как Бога предтеча.Не знать бы, не знать бы, не знать никогда!Зачем телефон меня вызвал сюда?Зачем мне еще и чужая бедасвалилась на плечи?!Ну что Богоматерь? — воскрес ее Сын,апокриф зачеркнут.Пять кленов на площади — нету осин —и ветви их мокнут.Визжат тормоза — механический стон…Не вырвать ли провод — убить телесной,чтоб фортелей новых не выкинул он? —и точка! И все тут.