Я постучал. Кто там? (Идиотский вопрос! Как неловко отвечать на него через закрытую дверь, если ты не милиционер или не почтальон!) Я назвал фамилию. Входите. Лена лежала в постели под тяжелым ватным одеялом, держала в руках потрепанный «Силуэт». Голову ее, до самых глаз, по болезни не подведенных и не оттененных, — оттого маленьких, бесцветных, с покрасневшими веками, — обтягивала вязаная шапочка. Под боком пристроилась мелкокудрявенькая сущеная (надо думать, работа Бублика) болонка с препротивной мордочкою, и меня поразило вдруг сходство Синёвой с ее собачонкою. Простыла немного, вот — лечусь, извинилась актриса и показала на стул у кровати, на спинке которого висели интимные бебехи, не вполне чистые, а на сиденье помещались стандарты таблеток, стакан и наполовину пустая четвертинка, заткнутая газетной пробкою. Садитесь. Выпить-то хоть принесли?
154.Одеваться и уходить я буду столь осторожно, что мне удастся Синёву не разбудить, и только уже с площадки услышу: пару раз тявкнет Бублик, так, впрочем, и не разрушив предрассветную тишину. Спустя два года я получу в Ленинграде постоянную работу и квартиру на Гражданке и поражусь иной раз, вспомнив давнюю свою жизнь, как этому крупному областному центру Российской Федерации, который с каждым днем жиреет, набирает новые соки, достраивается, окружает Черную Речку многоэтажными бараками, засыпает потихоньку ненужные ему теперь каналы, развивает, плюя на болота, сеть метрополитена, — как ему удалось в свое время едва не свести меня с ума.
Глава пятнадцатая
СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ
М.-К. Огиньский. «Прощание с родиной»155.Их было три сестры и три брата, и было их шестеро. Мальчики лихо скакали на пони и метко стреляли из ружей монтекристо, девочки играли в куклы и бильбоке. Вокруг мелькали бонны и гувернеры, учительница музыки, домашний доктор, горничные, конюхи, фокстерьеры и кто-то еще, еще и еще. Всех легко вмещал большой двухэтажный дом, стоящий одиноко среди полей; число его комнат никак не удавалось сосчитать, а расположение — запомнить. Добрая мать давала дому жизненные силы, которым находил применение шумный отец. Он весь кипел затеями, часто приносившими детям немалое удовольствие. Когда отцу пришло, например, в голову изобрести одеколон «СВЕЖЕЕ СЕНО» и дело, как полагал изобретатель, стало только за должной упаковкою, управляющий заказал в Одессе, в типографии, пять тысяч наклеек соответствующего содержания и закупил десяток ящиков одеколона (французского, которого хватило, чтобы наполнить несколько эмалированных детских ванночек, и младшие купались в них и брызгались. Через неделю сено, распиханное по освобожденным для сего емкостям, с которых служащие долго соскабливали этикетки Eau de Cologn, и залитое составленной отцом в тиши кабинета смесью, стало гнить и распространять на весь дом скверный запах, и неудачное, но, как обычно, масштабное предприятие отца запечатлелось на дагерротипах детской памяти экстравагантным купанием, солнечными брызгами ароматной, приятно пощипывающей кожу жидкости.
Однако не каждая отцова затея доставляла детям одну радость. Когда, оскорбленный засильем в России иностранных товаров, отец решил изобрести и собственноручно изготовить отечественную, так сказать, липучку для мух (идея, которую — сорок лет вперед — приветствовали и субсидировали бы как борьбу с низкопоклонством и космополитизмом, а сорок лет назад заклеймили бы как крайность махрового славянофильства), но, сочинив уникальный клей, по коему мухи действительно просто сходили с ума, обнаружил, что его не выдерживает ни один из сортов отечественной бумаги. На устройство бумажной мануфактуры отец не нашел в тот момент начального капитала и решился пойти проторенной дорожкою: приобрести — снова оптовую — партию липучки американской (ее всегда было в избытке и по недорогой цене), и дети (служащие, скрытую, но безусловно ироническую улыбку которых отец перенести не мог, на сей раз к столь творческому занятию не допустились) часами соскабливали антипатриотический слой, чтобы освободить подложку для слоя патриотического. Итак, победа над заокеанскими промышленниками одержана все же была, но победа, как мы видим, в значительной степени Пиррова.
Случались, впрочем, среди парадоксальных предприятий отца и безусловно доходные: куриные яйца, например, обклеенные бумажными ободками с текстом «ЖЕЛЕЗИСТЫЕ ЯЙЦА. ИЗ ХОЗЯЙСТВА А. И. ОЛЬХОВСКОГО» рассылались в Петербург, Москву, Варшаву, Гельсингфорс, даже, кажется, и за границу. Действительно ли они отличались от нежелезистых или у тогдашних наивных покупателей не выработался еще иммунитет к рекламе — дело темное, однако прибыль яйца приносили заметную, несравнимую, впрочем, с основной прибылью отцовского имения — от производства и продажи отборной пшеницы, гречки, подсолнечного масла и сахара: отец с отличием окончил в свое время Петровскую академию.