Мы встретились в Раю… Часть вторая

Ружья монтекристо и бильбоке, «СВЕЖЕЕ СЕНО» и скрипичные сонаты, новорожденные фокстерьерчики, которым откусывал хвосты веселый рыжебородый конюх, и другой конюх, насмешливый седой старик, что присоветовал как-то, когда пони вдруг заупрямился, подложить ему под хвост горячую картофелину, деревянный «кодак» на треноге и едкий белый дым сгорающего магния, диски Патэ, — мембрана граммофона шла от центра к краю — и восковые валики фонографа — всех этих милых слуху и воображению, а главное, сердцу ретро-примет далеких девятисотых можно было вытащить из отца и теток еще сколько угодно, хватило бы не то что на главу — на целый роман, но не на этот роман, не на «ДТП»! — а Арсению требовалось знать, что же, собственно, происходило дальше. Но тут и теткам, и отцу вдруг резко, агрессивно отказывала память. Впрочем, Арсений подозревал, что не собственно в памяти дело: они, сами, может, того не понимая, скрывали и охраняли — в первую очередь от себя — истории собственных жизней, словно что-то там не так, а единственный из них, кто — Арсений чувствовал — мог бы — и захотел — рассказать правду, — старший брат, его дядя Антоний, тот, что похрустывал пахучими кожаными ремнями, — сгинул в советском концлагере задолго до времени, когда Арсений родился в одном из соседних, а не исключено — и в том же самом, сгинул потому, что не сумел, не пожелал поверить Отцу Всех Угнетенных Народов, будто Станиславов, военным комендантом которого к моменту освобождения Западной Украины дядя Антоний служил, никакой не исконно польский город, а самый что ни на есть украинский, так что делать с ним можно все что угодно, даже переименовывать в Ивано-Франковск, — и защищал его от превосходящих сил противника, среди которых, как случайно узналось впоследствии, находилась и его младшая сестра, — честь свою, своего мундира, своей армии и своего гордого народа — до конца.