Мы выходим из моря

Яйца лежат в, нагретом песке примерно десять недель, после чего из них вылупляются маленькие черепахи. Они ждут в песке, пока не стемнеет, так как инстинкт подсказывает грозящую опасность. Тем не менее из десяти черепашьих «бэби» до моря в лучшем случае благополучно добирается одно. Большие крабы подстерегают по пути добычу и утаскивают ее, птицы бросаются и уносят в клювах. Особый трагизм в том, что как крабы, так и птицы лакомятся только глазами маленьких черепах.

Ученые заинтересовались таинственным инстинктом, позволяющим животным угадывать направление к морю. Ведь они избирают правильный путь, даже если между местом кладки и берегом находятся песчаные дюны.

Нам посчастливилось найти также и несколько только что вылупившихся черепах — живых, разумеется, так как мертвые с выеденными глазами были повсюду. На следующее утро мы экспериментировали с ними в большой лагуне, где глубина достигала двух-трех метров.

Хотя дно было совершенно гладкое на протяжении ста метров, маленькие черепашки узнавали даже в воде направление к открытому морю. Мы неоднократно поворачивали их, но они все равно не сбивались, не колеблясь описывали дугу и брали прямой курс на край рифа, расположенный в четырехстах или пятистах метрах.

Несмотря на плохую погоду, мы ныряли у прибрежных рифов. На глубине более пяти метров большинство кораллов оказывалось мертвыми или занесенными песком, наверху же, у края рифа, напротив, жизнь бурлила ключом. Здесь снова подтверждался закон, по которому в более прохладном климате количество видов уменьшается, но зато сильно увеличивается число особей. В противоположность множеству других образований у Кэрнса полиповые колонии состояли из незначительного количества видов, но зато простирались на большие расстояния.

С грустью прощались мы с Большим Барьерным рифом. Вернувшись в Сидней, я по приглашению Королевского зоологического общества сделал доклад о наших опытах. Спустя два дня мы были уже за три тысячи морских миль от Сиднея, на острове Кантон.

Еще во время перелета из Америки в Австралию нам бросились в глаза его параллельные рифовые каналы.

Нас встретило безоблачное небо. Несколько приветливых полинезийцев наблюдало, пока мы грузили все наше снаряжение на автомобиль, предоставленный авиакомпанией в наше распоряжение.

Мы проехали немного по покрытому лишь низким кустарником атоллу и попытались в нескольких местах пробраться вброд через мелководье внешнего рифового плато к обрыву. Замеченные с самолета каналы начинались в зоне прибоя, и глубина их достигала одного-полутора метров. Они, очевидно, были промыты водой, возвращающейся в море, и по ним можно было скорее всего попасть в глубину под яростными волнами. Нужно было только найти конец такого канала и нырнуть в него: море само скоро втягивало пловца под бушующие волны.

Внешний край рифа спадал сначала наклонно, затем круто; он напоминал внешнюю сторону рифа Гик. Здесь было много черноперых акул с черно-белым спинным плавником. Мы одновременно видели до десяти штук. Они оказались звукочувствительными, их можно было прогонять криками. При третьем спуске нас сопровождал Джим Бейдекер, голландец, служащий авиалинии, который до сих пор нырял только в мелкой воде внутренней лагуны. Он писал мне позже что полностью преодолел страх перед акулами, и посылал подводные снимки, сделанные им самим у внешнего склона. Мы остались на три дня, затем провели еще три дня на Гавайских островах и, наконец, полетели домой.

МЫ ОХОТИМСЯ НА КАШАЛОТА

Спустя полгода настал момент, которого мы так долго ждали. Наша гордая «Ксарифа» под всеми парусами вышла из Гамбурга в море. Путешествие должно было продолжаться восемь месяцев; мы рассчитывали побывать в Карибском море и на островах Галапагос. Тысячи людей провожали нас. Сейчас ведь мало парусных яхт такой величины. Возможно, люди, приветствовавшие нас с берегов Эльбы до самого Куксхафена, видели в «Ксарифе» символ прошедших времен.

Наша главная мачта имела тридцать три метра в высоту, площадь парусов равнялась пятистам пятидесяти квадратным метрам. С помощью двигателя мы развивали скорость до восьми-девяти узлов, под парусами — двенадцать узлов. Топлива и воды мы могли захватить по двадцать тонн. Это количество топлива обеспечивало нам радиус действия в четыре тысячи морских миль (примерно расстояние Гамбург — Антильские острова), а воды могло хватить на пять месяцев, если считать шесть литров в день на человека. Но по пути мы должны были входить в многочисленные порты, поэтому воду можно было не экономить.

Как только сошли последние провожающие и берег исчез вдали, началась нормальная судовая жизнь, которая должна была спаять в единый коллектив двадцать мужчин и одну женщину. У каждого был четко очерченный круг обязанностей. Доктор Хейно Зоммер был нашим врачом и радистом. Как врачу ему приходилось пока лечить только свою собственную морскую болезнь; как радист он был сейчас самым занятым человеком, так как у нас была любительская радиостанция и мы поддерживали связь с радиолюбителями всех стран.