Мы выходим из моря

Вполне можно было бы нырять, но мы оба не могли на это решиться; то же самое было со мной во время моего первого наступления на внешнюю стену Большого Барьерного рифа. При сильном прибое лодка не могла оставаться вблизи от нас, а тяжелые киноаппараты сильно обременяли. На обычной волне, при соответствующем напряжении, можно противодействовать течению и удерживать равновесие. При длине волны в сорок или шестьдесят метров ее «дыхание» так продолжительно, что она в конце концов все-таки смывает пловца и спокойно несет его на скалы.

Мы проехали несколько раз взад и вперед, а потом молчаливо согласились не быть в этот раз чрезмерно смелыми, В сущности споря сами с собой, мы возвратились назад к «Ксарифе». Нечто подобное должен чувствовать альпинист, для которого гора слишком высока и он не может заставить себя понадеяться на ее милость.

Потом настал день, когда прибой заметно утих. Был довольно сильный ветер, однако он дул с противоположной стороны, так что остров защищал нас. По небу быстро пролетали темные облака странной формы. Они неслись так низко, что появлялись прямо над вершиной горы. Иногда они прорывались, и сияющее солнце жгло все внизу.

В эти минуты остров начинал сверкать. Из-за большой влажности и росы, покрывающей листву, все краски были сочны и ярки. Великолепнее всего было окрашено море. Вдоль крутых берегов, до самой кипящей и пенящейся полосы прибоя оно светилось таким ярким ультрамарином, что никакой драгоценный камень не смог бы дать больше блеска, яркости и привлекательности для глаза. Масса мертвых птиц и листьев носились в воде. Такова сила прибоя.

Не останавливаясь, мы проплыли мимо маленькой бухты, где, вероятно, кружили акулы-молоты. Сегодня у нас не было никаких оправданий для себя, мы должны были завоевать Нуэс. Там, у скал, волны хлестали и вздымались, но они были меньше и не так опасны. Принимая во внимание то, что мы видели здесь во время первого посещения, это был особенно хороший и благоприятный для наших замыслов день.

С приглушенным двигателем мы плавали вдоль берега взад и вперед в десяти метрах от скал. Нам предоставлялась еще последняя отсрочка, так как большое облако закрывало солнце. Но солнце стояло непосредственно над круто поднимающимся островом, из-за которого подходили тучи, и мы должны были угадать, ждать ли большего просвета в облаках или нет. Наконец, нам показалось, что все в порядке Гиршель решился нырнуть с нами, и мы втроем прыгнули в воду. Ходжес и я взяли по большому киноаппарату.

Поспешно нырнув под темные облака пены, мы поплыли наискось вниз к вертикально спадающей скалистой стене. Вода была неописуемо прозрачной. То, что мы пережили в течение следующих пяти минут, было самым незабываемым в этой экспедиции. Едва мы оказались под защитой стены, как Джимми указал вниз. Далеко под нами, где на глубине двадцати пяти метров начиналось пологое дно, из-за выступа стены появилась стая акул; такого количества мы еще не видели. Джимми поспешно опустился на пятнадцать метров, стал у стены и начал снимать. Гиршель остался наверху, я расположился между ними и снимал Джимми со стаей.

По меньшей мере 40 или 50 белоперых акул (каждая длиной примерно в два метра) двигались там, внизу, словно стая форелей. Они плыли по три или четыре в ряд, и казалось, косяку вообще нет конца. Все новые акулы появлялись из-за выступа. Усердно работая хвостами, они стремились к какой-то неизвестной цели. Стае рыб, попавшейся на пути этих хищников, не поздоровилось бы.

Джимми поднял большой палец — знак, что съемка была хорошей. В ответ я тоже поднял большой палец. Мы договорились, что он будет пользоваться широкоугольным объективом, а я телеобъективом. Если мы снимали таким образом один и тот же объект, наши снимки показывали различные перспективы.

Затем он поднялся выше, и я подплыл к нему. Вверху плыла большая акула-молот, а недалеко от нее двигалось много ставрид-карангов. Почти в то же мгновение, когда приблизился к Джимми, я увидел справа у стены массивное тело, появившееся из-за скалы. Спокойно и прямо шло оно на нас. Это была четырехметровая тигровая акула!

В этом положении — как и тогда с китами, когда дело решали тоже секунды, — оправдались наши камеры с электрическим приводом. Если бы мы должны были сначала заводить пружинный механизм, ни один из нас не был бы готов к съемке. Таким же образом оправдались и наши стодвадцатиметровые катушки, которые Джимми уже в последний момент велел вставить в камеры. Мы могли более одной минуты безостановочно крутить пленку.