Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

К идее Класса прислушались: традиционные административные структуры «одного холма», те, что давали хуту последнюю надежду на хотя бы местную автономию, систематически расформировывались, а элитам тутси вручалась почти неограниченная власть эксплуатировать труд хуту и взимать с них налоги. В 1931 г. бельгийцы и церковь низложили мвами, которого сочли слишком независимым, и возвели на трон нового, Мутару Рудахигву, который был со всем тщанием отобран среди возможных претендентов за свою уступчивость. Мутара с готовностью обратился в католичество, отказался от своего божественного статуса и тем самым дал начало повальной моде на крещение, которая вскоре превратила Руанду в самую католицизированную страну в Африке. Затем, в 1933–1934 гг. бельгийцы провели перепись с целью ввести «этнические» удостоверения личности, которые определяли каждого руандийца либо как хуту (85%), либо как тутси (14%). Эти удостоверения почти полностью лишили хуту возможности становиться тутси и позволили бельгийцам усовершенствовать управление системой апартеида, опиравшейся на миф о превосходстве тутси.

Таким образом, приношение пастухов-тутси пользовалось благосклонностью в глазах колониальных господ, в отличие от приношения земледельцев-хуту. Верхний слой тутси, довольный властью и боящийся оказаться мишенью тех самых злоупотреблений, которые сам допускал и поддерживал в отношении хуту, принял свое господство как должное. Католические школы, доминировавшие в колониальной образовательной системе, практиковали открытую дискриминацию в пользу тутси, и тутси наслаждались своей монополией на административные и политические посты, в то время как хуту могли лишь наблюдать, как сокращаются их и без того уже ограниченные возможности выдвинуться. Ничто так ярко не определяет это разделение, как бельгийское изобретение — режим принудительного труда, который требовал, чтобы хуту массово вкалывали, как рабы, на плантациях, строительстве дорог и лесозаготовках, и ставил над ними тутси в роли надсмотрщиков. Десятилетия спустя один престарелый тутси в разговоре с репортером вспоминал подход бельгийского колониального режима такими словами: «БЕЙ ХУТУ КНУТОМ, ИНАЧЕ МЫ БУДЕМ БИТЬ КНУТОМ ТЕБЯ». Жестокость не ограничивалась избиениями: изнуренные принудительными общественными работами крестьяне забрасывали собственные поля, и плодородные холмы Руанды не раз поражал голод. Начиная с 1920‑х сотни тысяч хуту и обедневших деревенских тутси бежали на север — в Уганду и на запад — в Конго, чтобы искать счастья в качестве сельскохозяйственных рабочих-мигрантов.

Какова бы ни была идентичность хуту и тутси в доколониальном государстве, это уже не имело никакого значения: бельгийцы сделали этническую принадлежность определяющей чертой руандийского бытия. Большинство хуту и тутси все еще поддерживали довольно сердечные отношения, продолжали заключать смешанные браки, а судьбы «рядовых тутси» в горах оставались почти неотличимыми от судеб их соседей-хуту. Но поскольку каждого школьника воспитывали на доктрине расового превосходства и неполноценности, идея коллективной национальной идентичности постепенно сдавала свои позиции, и по обе стороны разделительной границы между хуту и тутси развивались взаимоисключающие дискурсы, основанные на взаимных претензиях на права и обидах.

Трибализм[6] порождает трибализм. Сама Бельгия была страной, разделенной по «этническим» линиям, и франкоязычное валлонское меньшинство столетиями доминировало там над фламандским большинством. Но после длительной «общественной революции» Бельгия вступила в эпоху большего демографического равенства. ФЛАМАНДСКИЕ СВЯЩЕННИКИ, КОТОРЫЕ НАЧАЛИ ПОЯВЛЯТЬСЯ В РУАНДЕ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ, ИДЕНТИФИЦИРОВАЛИСЬ С ХУТУ И ПОДОГРЕВАЛИ ИХ СТРЕМЛЕНИЯ К ПОЛИТИЧЕСКИМ ПЕРЕМЕНАМ. В то же время бельгийская колониальная администрация была передана под опеку Организации Объединенных Наций, и на администрацию оказывалось давление с целью подготовить почву для независимости Руанды. Политические активисты-хуту начали призывать к правлению большинства и своей собственной «социальной революции». Однако политическая борьба в Руанде никогда не была настоящим стремлением к равенству: вопрос был лишь в том, кто будет доминировать в этнически биполярном государстве.