Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

Однако в своей классической книге по истории Руанды, написанной в 1950‑х, миссионер монсеньор Луи де Лакже отмечал: «Одним из самых удивительных феноменов человеческой географии Руанды, безусловно, является контраст между множественностью рас и чувством национального единства. Уроженцы этой страны искренне воспринимают себя как единый народ». Лакже восхищался этим единством, порожденным верностью монархии (популярная песня того времени — «За своего мвами я пошел бы убивать») и национальному богу Имане. «Неистовство этого патриотизма доходит до шовинизма», — писал он, а его коллега-миссионер отец Паж отмечал, что руандийцы «до проникновения [в страну] европейцев были убеждены, что их страна — центр мира, что это самое обширное, самое могущественное и самое цивилизованное королевство на земле». Руандийцы верили, что Бог, даже если и посещает днем другие страны, каждый вечер возвращается вкушать сон в Руанду. По словам отца Пажа, «они полагали естественным то, что два рога месяца повернуты к Руанде, чтобы защищать ее». Несомненно, руандийцы также считали естественным, что Бог говорит на киньяруанде, потому что лишь немногие из жителей этого островного доколониального государства знали, что существуют какие-то другие языки. Даже сегодня, когда руандийское правительство и многие его подданные говорят на нескольких языках, киньяруанда служит единственным общим языком для всех руандийцев, и это второй наиболее распространенный язык в Африке после суахили. Как писал Лакже, «в Европе найдется немного народов, у которых можно найти эти три фактора национального единства — один язык, одна вера, один закон».

Возможно, именно поразительная «руандийскость» Руанды вдохновила ее колонизаторов взять на вооружение абсурдный предлог хамитской гипотезы, воспользовавшись которым они размежевали этот народ, восстановив его против самого себя. Бельгийцам вряд ли удалось бы сделать вид, что они принуждены водворять порядок в Руанде, поэтому они выискивали в здешней цивилизации те черты, которые вписывались в их собственные представления о господстве и подчинении, и ставили их на службу своим целям. КОЛОНИЗАЦИЯ — ЭТО НАСИЛИЕ, И ЕСТЬ МНОЖЕСТВО СПОСОБОВ ПРЕТВОРЯТЬ ЭТО НАСИЛИЕ В ЖИЗНЬ. Вдобавок к военным и административным начальникам и целой армии церковников бельгийцы отрядили в Руанду ученых. Ученые принесли с собой весы, рулетки и штангенциркули и принялись взвешивать руандийцев, замерять объемы руандийских черепов и проводить сравнительные анализы относительной выпуклости руандийских носов. Уж конечно, эти ученые обнаружили то, во что верили с самого начала! Тутси отличались более «благородным», более «естественно» аристократическим сложением, чем «грубые» и «звероподобные» хуту. Например, по «назальному индексу» среднестатистический нос тутси оказался примерно на 2,5 мм длиннее и почти на 5 мм уже носа среднего хуту.

В те годы некоторые уважаемые европейские эксперты настолько увлеклись фетишизацией утонченности тутси, что попытались переплюнуть и Спика, выдвигая разнообразные гипотезы о том, что «раса господ» Руанды, должно быть, была выходцами из Меланезии, затерянного города Атлантиды или — по словам одного французского дипломата — даже из космоса. Но для бельгийских колониалистов эталоном оставался хамитский миф, и они, управляя Руандой более или менее совместными усилиями с Римской католической церковью, принялись радикально перестраивать руандийское общество согласно так называемым этническим линиям. Монсеньор Леон Класс, первый епископ Руанды, горячо выступал за лишение хуту прав и укрепление «традиционной гегемонии благороднорожденных тутси». В 1930 г. он предостерегал, что любые попытки замещать вождей тутси «неотесанными» хуту «привели бы все государство к анархии и резкому антиевропейскому коммунизму» и, добавлял епископ, «у нас нет вождей более образованных, более разумных, более активных, более способных ценить прогресс и более полно принятых народом, чем тутси».