Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

Пол, похоже, хотел ясно ограничить масштаб своей роли. Он не сказал — «я вывел этого парня из игры»; он сказал — «они», и, называя мне чины убийц, толпившихся у ворот отеля, он это лишний раз подчеркивал.

В обсуждении сценариев «всенародного» насилия типа «мы против них» в наши дни модно говорить о массовой ненависти. Но хотя ненависть может воодушевлять, апеллирует она к слабости. «Авторы» геноцида, как называют их руандийцы, понимали, что для того, чтобы побудить множество слабых людей творить неправедные дела, необходимо апеллировать к их стремлению к силе; и той «серой силой», которая по-настоящему заводит людей, является власть. Ненависть и власть — обе они, каждая на свой лад, являются страстями. Различие между ними в том, что ненависть — страсть чисто негативная, в то время как власть в сущности своей позитивна: ненависти уступают, а к власти стремятся. В Руанде оргия ублюдочной власти, которая привела к геноциду, осуществлялась во имя «хутуизма». И когда Поль — хуту — старался не поддаваться убийцам, он апеллировал к их стремлению к власти. «Они» были теми, кто решил отбирать жизнь, и он интуитивно понял: это означало, что они должны были присвоить себе право иногда щадить ее.

* * *

Услышав по радио объявление о собственной смерти, Одетта и ее семья перестали выходить из дома.

— Мы не включали свет и не отвечали на звонки, если только не поступал заранее назначенный сигнал от людей, которые нас знали: один звонок, трубка вешается, потом снова звонок.

Так прошло две недели. Затем позвонил Поль из «Миль Коллин». Он был их старым другом и просто проверял — кто еще остался жив, кого он может спасти.

— Он сказал, что пошлет Фродуальда Карамиру забрать нас, — вспоминала Одетта. — Я ответила: «Нет, я не хочу его видеть. Если он приедет, то убьет нас». Но это же был Поль! Он поддерживал контакт с такими людьми вплоть до самого конца.

Поль не стал оправдываться.

— Разумеется, я разговаривал с Карамирой, — сказал он мне. — Я разговаривал и с ним, потому что в «Миль Коллин» приезжали все. У меня было много связей, и у меня был запас спиртных напитков, и я посылал своих знакомых забирать людей и привозить их в отель. Таким образом были спасены не только Одетта, Жан-Батист и их дети. Было и много других.

27 апреля в дом Одетты явился лейтенант, чтобы отвезти ее семью в отель в своем джипе. Боевики интерахамве могли остановить даже армейского офицера и отобрать у него пассажиров, так что было решено переезжать в три захода. Одетта отправилась первой.

— На улицах, — рассказывала она, — были заграждения, мачете, трупы. Но я не стала смотреть. Я не видела за все это время ни одного трупа, кроме как в реке. КОГДА МЫ БЛУЖДАЛИ В БОЛОТАХ, МОЙ СЫН СПРОСИЛ: «ЧТО ЭТО, МАМА?» — И Я СКАЗАЛА, ЧТО ЭТО СТАТУИ, КОТОРЫЕ УПАЛИ В РЕКУ И ПЛЫВУТ ПО ТЕЧЕНИЮ. Не знаю, откуда у меня взялась такая мысль. А сын возразил: «Нет, это трупы».

Когда лейтенант с Одеттой добрались до отеля и обнаружили, что ворота окружены — разумеется, не для того, чтобы защитить тех, кто был внутри, а чтобы помешать проникнуть на территорию новым беженцам, — она показала осаждавшим полную горсть таблеток от малярии и аспирина и сказала, что она — врач и приехала лечить детей менеджера.

— Как правило, — призналась она мне, — я вообще не употребляю спиртного, но, войдя в отель, я сказала: «Дайте мне пива». Выпила совсем немного — и опьянела вдребезги с пары глотков.

Лейтенант отбыл за детьми Одетты, и когда они ехали в отель, их машину остановили. Ополченцы с блокпоста стали расспрашивать детей: «Если ваши родители не мертвы и не тутси, то почему вы не с ними?» Сын Одетты не замешкался с ответом. Он сказал: «Мой отец отстаивает смену на блокпосте, а мать в больнице». Но убийц это не убедило. Два часа продолжался раздраженный спор. Потом рядом притормозила машина, в которой ехал Жорж Рутаганда, первый вице-президент интерахамве и член Центрального комитета НРДР. Рутаганда знал этих детей в лицо по прежним временам — когда он и такие люди, как Одетта и Жан-Батист, принадлежали к одной и той же социальной вселенной, — и на какое-то мгновение, похоже, в его атрофированной душе мелькнуло нечто похожее на великодушие. По словам Одетты, «он сказал интерахамве, которые приставали к детям: «Вы что, не слушаете радио? Французы сказали, мол, если мы не перестанем убивать детей, они перестанут вооружать нас и помогать нам». А потом велел: «Вы, детишки, забирайтесь в машину и уезжайте».