Мы здесь

У стойки бара, спинами к стене, рядком стояли четверо. Писатель внезапно понял, что одного из них он уже видел – вон того коренастого, что пялился на него в низовье сквера. Остальные были худее и намного (можно сказать, до странного) выше его – прямо-таки жерди, обряженные в одежды такие темные, что их оттенки сливались между собой. Двое из них были мужчинами – один с длинными седыми патлами, другой с коротким квадратистым (как будто для формы прихлопывали лопатой) ежиком. Между ними высилась оглобля женского пола с грязно-красными космами. Костистые лица туго обтягивала бледная, белесая кожа – не люди, а как будто персонажи из ужастика, причем связанные между собой родственными узами (отсюда и сходство).

Стояли они абсолютно безмолвно – во всяком случае, так Дэвиду показалось вначале. Вокруг все кипело движением: толпа многоруко шевелилась, подавалась в разные стороны и облокачивалась сама на себя, жестами общалась с барным персоналом, журчала разговором со всплесками смеха, озиралась в поисках свободного пятачка, где можно притулиться, а то и присесть. Четверка же у стены оставалась недвижимой. И только если приглядеться внимательно, да еще задержать при этом взгляд, то до сознания доходило, что по краям эта компания как бы слегка рябит, словно воздух по ее контурам переливается глицериновыми струйками.

– Бог ты мой! – вздохнул Медж.

– И как у него это получается? – с оттенком благоговения вполголоса спросил Боб. – Вот так вот являться, как будто он знает, что речь идет о нем.

– Да ничего сверхъестественного, – покривился Медж. – Гользен вынюхивает вокруг меня уже с неделю, а эта его троица страшил висит у меня на хвосте с самого моего прибытия в город. Он им, видимо, сказал, чтобы они следили за мной безотлучно. Вот и все.

Боба это, похоже, не убедило.

– А это что за парень? – поинтересовался Дэвид. – Вон тот, который пониже? Я его раньше уже видел.

– Когда?

– На Юнион-сквере. Он на меня таращился.

Для Боба это как будто подтвердило некие тайные опасения. Он помрачнел еще сильнее.

– Не нравится мне это, Медж, – пробурчал он. – Не хочется переходить в стан неугодных ему.

– Да пошел он! Кто такой Гользен? Просто один из нас, такой же, как все.

– Ох, не скажи! Не забывай: я ведь слышу много всего. Народ его нынче воспринимает всерьез, все больше и больше. Всякое поговаривают.

– Что именно?

– Ты же знаешь, Медж: раскрыть я не могу.

– Да ты так, в общих чертах.

– Хотят знать, что он говорит, только и всего. Прислушиваются, стало быть. А мне он пару дней назад оставил передачу. Что, мол, вроде как к чему-то готовиться. Но не всем. А только тем, кто знает какой-то код.

– И что за передача?

– Ну ладно, тебе скажу. «Двенадцати. Быть наготове. Следовать знакам, пока не появится Джедбург».

– Что? – Медж рассмеялся. – Фигня какая-то! Льет по ушам всякую белиберду, рассылает по своим прихлебателям: пусть думают, что он-де что-то такое знает. Он же поехавший. Все они четверо поехавшие.

– Это ты так говоришь. А вот я уже слышал молву о двенадцати избранных: Гользен и еще одиннадцать. Что, если он в конце концов выяснит, где находится Совершенство? Я не хочу при этом остаться за бортом – ты ж меня знаешь!

– Боб, это все миф.

– Не знаю, не знаю. Я слышу всякое, каждый день. Говорят, войти в пределы Совершенства – это все равно что еще раз пережить Расцвет, только он будет длиться вечно. А сам ты окрепнешь.

– Да нет такого места. Все это так, шепотки да воздыхания, с фантазией демагога и кликуши, у которого с головой не все в порядке. Расцвет – это Расцвет: случается только раз и проходит. А как прошел, тут и сказке конец.

– Но ведь я слышу, Медж, – с упорством фанатика повторил рыжий.

Пока они спорили, Дэвид случайно обратил внимание на пятнышки влаги у их стульев, как будто с потолка перед каждым из них успела накапать вода. Подняв глаза в попытке разглядеть, откуда она могла взяться, Писатель неожиданно уткнулся в преграду. Взгляд ему застили двое в майках. Они возвышались над столом, грозно скрестив на груди руки – можно сказать, не стояли, а нависали. Бычьи шеи, квадратные плечи качков… Причем не анаболических, а тех, что явно дружат со спортивными снарядами.

– Кого ждем? – спросил один из них.

– Никого.

– Точно? – с улыбочкой спросил другой. – Тогда чего сидим?

Секунду Дэвид не мог сообразить, в чем суть вопроса. Но ответ требовался оперативный: качки смотрели на него с хищным интересом.

– Послушайте…

– Нет, это ты послушай. Тут народу как сельдей в бочке. Так что ты или двигайся, или мы к тебе подсядем.

– Да вы о чем? Тут все занято.

– Ты прикалываешься?

Дэвид взволнованно оглянулся на Меджа и Боба, рассчитывая на поддержку. На их месте никого не было. Оба стула по ту сторону стола пустовали.

Один из качков присел рядом на корточки и приблизил свою физиономию к Дэвиду. Глаза у него были светло-синими, но мелковатыми, с неглубоким дном.

– Ну так что, голубь? – спросил он угрожающе. – Хочешь обзавестись парочкой свежих дружков?