Мы здесь

Я обернулся в сторону дома священника. Сейчас там было тихо (музицирование он вскоре после нашего разговора прекратил), но в окнах с наступлением темноты зажегся свет.

Не прошло и минуты, как открылось верхнее окно и оттуда по плечи высунулся Джефферс. Он поглядел через улицу на церковь, после чего убрал голову и со стуком закрыл окно.

Через пару минут он появился из передней двери и торопливо спустился по лестнице.

– Вам чего? – спросил он, подходя к тем двоим. Голос у него был вежливый, но без той вкрадчивой благостности, с какой он изъяснялся со мной.

Слов того, который был в рубахе и повыше ростом, я не расслышал, но через секунду подал голос его спутник:

– Дэвид.

Первого священник отвел в сторонку, и между ними состоялся непродолжительный разговор. Тот, что назвался Дэвидом, при этом остался стоять на месте. С десяти метров можно было разглядеть, что находиться здесь ему несколько не по себе, но вот приходится ждать. В какой-то момент он нервно глянул через улицу прямо на то место, где стоял я, но я не пошевелился. Если ты до конца не уверен, что тебя рассекретили, то шевеление – фактически гарантия того, что тебя непременно засекут.

В конце концов священник вынул из кармана ключи и отпер дверь церкви. Посторонившись, он пропустил своих визитеров внутрь, после чего зашел сам. Дверь за ними крепко захлопнулась.

Я вышел из своего укрытия. В жизненном укладе священнослужителей я не сказать чтобы сведущ. Можно смело предположить, что радение о духовном здоровье паствы вряд ли ограничивается у них рамками нормированного рабочего дня, а просьбы о пасторском наставлении могут возникать почти в любое время. Однако не совсем обычно и то, чтобы двое явно не набожного вида мужчин вдруг объявились здесь в половине девятого вечера. К тому же у них, судя по всему, не было сомнения в том, что их примут. Тот, что повыше, производил впечатление человека, едва ли не оказывающего на священника влияние, или уж, во всяком случае, состоящего с ним на короткой ноге.

Возможно, они из числа прихожан, с которыми священник связан какой-нибудь программой по обращению в лоно церкви, и теперь осторожно взбираются по отрогам духовного исцеления.

Понятно, все это не мое дело.

Но я продолжал смотреть.

Через четверть часа на улицу вырулил еще кто-то, и в глаза сразу же бросилось его различие с другими людьми. Отчасти оно было в том, как он был одет – темный костюм под длиннополым, дорогого вида пальто, но в основном дело было в походке. Есть некая динамика движения, которую можно видеть только в городе, властная порывистость мужчины – причем именно мужчины. У женщин тоже есть походка, выражающая властность, но она совсем не такая. А у мужчин это пружинистость доминантного самца в ареале, который он считает своим. В сельской местности и мелких городах такой походки не встретишь: в них нет той энергетики, свойственной каменным джунглям. Чтобы увидеть такую манеру идти, надо находиться непременно в мегаполисе.

Это моя тропа, и здесь я творю все, что мне, мать твою, заблагорассудится.

Когда незнакомец, постукивая каблуками, шел по тротуару, я с удивлением понял, что повторил одну и ту же ошибку. Что-то в игре фонарей и тени затрудняло наблюдение. Этот человек, оказывается, тоже шел не один – во всяком случае, на улицу, где я находился, он вышел в сопровождении.

Следом за ним шла небольшая группа людей. Один – невысокий крепыш в костюме «ретро» – шел так, будто пытался подстроиться под походку своего спутника, но все время сбивался с шага. За ним понуро двигались еще трое длинных и аскетически худых типов.

Тот, что в пальто, подошел прямиком к церковным воротам и зашел в них. Остальные задержались. У меня на глазах мужчина поднялся по лестнице, а затем властно оглянулся на своих сопровождающих, чтобы те не мозолили глаза.

Не постучав и не позвонив в звонок, человек в пальто открыл дверь храма. Закрывать ее за собой он не стал. Быть может, я перевидал чересчур много незнакомцев, делающих малосимпатичные вещи, но этот поступок лично мне показался совсем уж из ряда вон.

Минут пять все было тихо. Затем до слуха донеслись крики, а внутри церкви что-то с треском грохнулось.

Опять же не моего ума дело, но почему-то это никогда меня не останавливало.

Я сошел с тротуара и трусцой перебежал через улицу.

Добравшись до открытой двери в конце коридора, я мог просматривать зал. Тот человек в пальто разгуливал туда-обратно, держа руки на бедрах, а фалды пальто развевались за ним шлейфом – ни дать ни взять посредственный актер, репетирующий сценический монолог. Больше я не слышал никого, а потому продолжил движение.

Отец Роберт стоял посреди зала в окружении стульев – часть из них была опрокинута, а пара сломана. За священником стоял один из парней, которых я завидел первыми (тот, что пониже ростом), и вид у него был вконец обомлевший. Второго, в рубахе внапуск, видно не было – при этом дверь на другом конце помещения была приоткрыта.