«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

И этот мир, пропитанный консервативными ценностями стабильности и порядка, авторитетной власти в сильном государстве, только-только почувствовавший иллюзию стабилизации, был вновь потрясен мировым экономическим кризисом 1929–33 гг. Многие исследователи отмечают, что имя Адольфа Гитлера как политика получило признание и резонанс в обществе лишь после сентябрьских выборов в рейхстаг 1930 г., но далее его имидж неоднозначного, но в любом случае выдающегося деятеля и неординарной личности распространялся по Германии с поистине взрывной силой и скоростью[113]. Нейтрально относиться к человеку, который указывал на беды Германии и немцев, открыто говорил об их причинах и национальных врагах, а, главное, обладал уверенностью в том, что его партия не только справится с неблагоприятной экономической ситуацией, но вернет обществу целостность, становилось трудно, игнорировать его как фактор политической жизни было невозможно, его образ завораживал харизмой «борца», пафосом гражданской активности. При этом фюрер, который вскоре преобразует до основания политическую систему Веймарской республики и всю жизнь общества, многими воспринимался именно как проводник законного и планомерного движения к лучшему. Не он и не его жесткие меры для спасения страны и народа и бескомпромиссные цели национального возрождения и мирового величия Германии любой ценой, о которых он говорил достаточно открыто, представлялись как нечто инородное, а политическая система и бессилие Веймарской демократии, экономические трудности вызывали наибольшее неприятие в обществе.

Глава II. Обыденность. Повседневная жизнь в Берлине в 1933–39 г.г

Надежды. Приход к власти национал-социалистов и первые перемены

«Почти 600 человек промаршировали молча, ритмично, дисциплинированно по правой стороне улицы… Вдруг 600 глоток стали скандировать: „Из огня спасительной ненависти возникает наш боевой призыв: Германия, пробудись! Германия, пробудись! Германия, пробудись! Германия, пробудись!“ Все это точно в такт и на едином дыхании. „Германия, пробудись!“ Это и вправду брало за живое. … Первые зрители стали нерешительно хлопать — открывались все новые окна, аплодисменты, крики „браво“, „хайль“. Германия на Кантштрассе [одна из центральных улиц на западе города — Т.Т.] наконец-то пробудилась. Внизу маршировали наши вдохновители, а я стоял на балконе, уставившись вниз. С открытым ртом. „Закрой рот, тут не летают жареные голуби!“ Это была моя мать. Тот весенний вечер 1932 года я до сих пор вижу передо мной, как будто это было вчера»[114].

Такие сцены маршей штурмовиков на рубеже 30-х годов стали привычным явлением в жизни германских городов и, конечно, же столицы. Жители бюргерских кварталов, испытывавшие страх перед завтрашним днем в период кризиса, страх перед крушением уютного мирка частного дома или квартиры, привычного образа жизни, разочарование в так до конца и непонятой демократии Веймарской республики, отягченной репарациями и экономическими проблемами, сначала с удивлением, а потом и с возраставшим интересом наблюдали из окон за движением этой иногда увлекающей, иногда пугающей новой силы. Силы. Это слово во многом определяло и отношение к национал-социалистической партии.

«Что теперь случится? — спросил я. — Кого выбирать?» «Этого я еще не знаю, но нам срочно снова нужна власть и порядок, экономика разваливается, репарации нас пожирают, мы проиграли войну и потеряли нашу честь»[115]. Ответ отца мальчика, бывшего офицера резерва времен Первой мировой войны, был типичен. Тоска умеренных консерваторов из средних слоев по кайзеровскому времени с его надеждами и величием, жестокая боль поражения в войне, связанная с переменами в частной жизни, иногда с принудительной сменой профессии, непривычные политические катаклизмы и идеологические постулаты демократии, социализма, ужасы большевистского режима в России, раздуваемые прессой, рождали желание разом покончить с этим «инородным» для Германии хаосом, найти и довериться Силе, которая энергично приведет общество в «норму», в порядок, восстановит стабильность.

Уже 30 января 1933 г., через несколько часов после назначения Гитлера рейхсканцлером, по улицам Берлина прошло факельное шествие, с восторгом прокомментированное по радио на фоне бравурных маршей на всю Германию: «Адольф Гитлер стоит у окна. Его оторвали от работы. Лицо Гитлера серьезно, но в его выражении не читается самодовольства победителя. И все же его глаза сияют при виде пробуждающейся Германии, при виде этого моря людей из всех слоев общества… работников ума и кулака…»[116]. В этом пассаже явно прослеживается стиль самого Геббельса и его последовательные усилия по формированию харизмы фюрера. Последовавшие двенадцать лет немцы будут слушать этот до бесконечности варьировавшийся спектакль о гениальности своего великого вождя.