Мы живём в замке

— Купила-купила. Давай устроим обед на лужайке.

В детстве я свято верила, что Констанция — сказочная принцесса. И все пыталась ее нарисовать: с длинными золотыми локонами и синими-синими — аж грифель крошился — глазами; на каждой щеке — ярко-розовое пятнышко; я всегда удивлялась своим рисункам: Констанция и впрямь была именно такая, даже в самые трудные времена — розово-бело-золотистая, — и ничто не могло ее затмить. В моем мире и по сей день Констанция — самая дорогая драгоценность. Я пошла в дом следом за ней, по мягкой траве, мимо выращенных ею цветов, а из цветов появился мой кот Иона и увязался за мной.

Констанция уже стояла в высоком проеме парадных дверей, я поднялась по ступеням, положила сумки на стол в огромной прихожей и заперла двери. Мы не откроем их до вечера — наша жизнь протекает в задней части дома, на лужайке и в саду, туда не проникнет никто. Фасад сурово и негостеприимно глядит на шоссе и на поселок, он нас надежно укроет. Порядок мы поддерживаем во всем доме, но крутимся в основном на кухне — только спим наверху, а дядя Джулиан и спит в теплой комнатушке возле кухни; все наши окна выходят на широкую чудесную лужайку, на любимый каштан и цветы Констанции; чуть подальше начинаются сад и огород — тут Констанция возится целыми днями, а еще дальше, за деревьями, — протока. И если мы сидим на лужайке за домом, нас ниоткуда не видно.

Дядя Джулиан восседал за огромным письменным столом и копался в своих бумажках; я сразу вспомнила, что обещала быть к нему добрее.

— Ты разрешишь дяде Джулиану поесть ореховых карамелек? — спросила я Констанцию.

— После обеда, — Констанция бережно вынимала покупки из сумки; любая еда ценилась ею чрезвычайно, к продуктам она прикасалась осторожно и уважительно. Меня же к еде не подпускала, мне не разрешалось ни готовить, ни собирать грибы, лишь иногда я приносила овощи с огорода и рвала яблоки со старых яблонь.

— Сегодня делаем плюшки, — Констанция говорила нараспев, почти пела от радости: она раскладывала продукты. — Дяде Джулиану дадим яйцо всмятку, плюшку и немножко пудинга.

— Вкуснота, — сказал дядя Джулиан.

— Маркисе — что-нибудь солененькое, питательное, но не жирное.

— Иона поймает мне мышку, — шепнула я коту, примостившемуся у меня на коленях.

— Я всегда так рада, когда ты приходишь из поселка. — Констанция взглянула на меня и улыбнулась. — И потому, что еду приносишь. И потому, что скучаю.

— А я-то как счастлива, когда прихожу из поселка.

— Очень было тяжко? — Она легонько провела пальцем по моей щеке.

— Тебе незачем знать.

— Я тоже когда-нибудь пойду в поселок. — Она заговорила об этом уже второй раз — и я снова похолодела.

— Констанция, — произнес дядя Джулиан. Он взял со стола обрывок бумаги, внимательно посмотрел на него и нахмурился. — У меня нет никаких данных, выкурил ли твой отец сигару в то утро.

— Ну конечно, он всегда курил в саду по утрам, — сказала Констанция. — Твой котище ловил рыбу в протоке, — обратилась она ко мне, — и вернулся весь в грязи. — Она сложила сумку и убрала ее в ящик для сумок, потом расставила на полке библиотечные книги — тут им суждено остаться навсегда. Нам с Ионой отводилось место в уголке, чтоб не мешали Констанции готовить; мы замирали: любо-дорого смотреть, как она порхает в лучах солнца.

— Сегодня день Хелен Кларк, — сказала я. — Не страшно тебе?

Констанция обернулась с улыбкой:

— Ничуть. И вообще, мне гораздо лучше. А к чаю приготовлю пирожные с ромом.

— А Хелен Кларк как завопит да как стрескает все до одного.