Мы – животные: новая история человечества

Будучи доминирующим животным, мы еще раз сыграли свою роль в уменьшении разнообразия млекопитающих. Недавние исследования Мэтта Дэвиса, Сорена Форби и Йенса-Кристиана Свеннинга показали, что с тех пор, как современные люди распространились в новых регионах, вымерло около трех сотен видов. У всех этих видов была древняя родословная. В попытках подсчитать, сколько лет эволюционной истории было потеряно в результате этих вымираний, Дэвис и другие пришли к цифре в два с половиной миллиарда лет. Стоит ли нам переживать из-за этого? Некоторые скажут, что мы тоже часть природы, поэтому наше влияние на окружающую среду естественно. Пусть природа возьмет свое.

Такой образ мышления опирается на тот факт, что наши действия выгодны для одних видов, но не выгодны для других. Иногда мы избавляем мир от орхидей и млекопитающих, но иногда наполняем его первоцветами. Примула кьюская[35] – это гибрид двух цветов, первый растет на известняковых скалах Йемена, а второй родом из Гималаев. У него мучнистые зубчатые листья и красивые цветки, желтые, как спелый лимон. Подобно весеннему обряду, этот ранний цветок появился в начале XX века в крупнейшем в мире саду. Ботанические сады Кью, созданные на землях старых королевских владений в Лондоне, – это смесь претенциозности и рая, призванная в жизнь за десять лет до того, как Дарвин потревожил умы викторианцев. Первоцвет Кью – доказательство работы эволюции, новый вид, который возник случайно из-за нас, красивый результат наших действий. Люди цепляются за истории, подобные историям о примуле кьюской, как за напоминание о том, что скорбеть о вмешательствах в другие виды и потерях означает обладать закостенелыми взглядами на природу. Они говорят о неизменном, лишенном дискриминации движении эволюции, в результате которого возникают новые формы жизни и гибриды. Суть в том, что влияние человеческой деятельности на живые существа не единообразно. Неважно, что мы делаем, некоторые виды могут выиграть, а другие – исчезнуть. Смысл в том, что жизнь – это изменчивая сила, а не постоянное состояние. Те, кто исходит из подобной логики, верят, что мы избирательны и произвольны в своих взглядах на другие виды и ландшафты.

Но те, кто приводит подобные аргументы, не применяют ту же логику к нам самим. И легко понять почему. Потому что она предполагает, что наше вымирание было бы таким же естественным процессом. Когда речь заходит о человеческих жизнях, нам не нравится аргумент, что что-то хорошо, потому что это естественно. Если аргументы основаны на том, что мы – живой организм либо являемся частью земных или космических процессов, где у горы и жука есть нечто общее, мы быстро понимаем, что это бросает тень на ценность многих вещей, которую мы хотели бы сохранить. Природа – не тот критерий, на основании которого стоило бы делать свой выбор. Для нас естественность – частичное оправдание.

Ярче всего это проявляется в современном движении по охране природы. В 2018 году правительство Новой Зеландии запустило план «Без хищников 2050», чтобы защитить местное биоразнообразие за счет избавления от горностаев, крыс и опоссумов, прибывших на остров с людьми. Несмотря на опасения ученых по поводу ошибочности некоторых исходных предположений этой политики, в ее логике есть еще более серьезные проблемы. Прежде всего, за счет чего биоразнообразие становится ценным, если отдельные жизни животных, похоже, не имеют никакого значения? После того как вымерли динозавры, в Новой Зеландии жили в основном эндемические виды, преимущественно птицы и насекомые, а млекопитающих было мало. Ее флора тоже была особенной, с самыми большими в мире деревьями. По запасу древесины новозеландское каури[36] превосходит все виды на Земле. Неудивительно, что, когда на острове появились млекопитающие-люди, а именно европейские поселенцы, почти все каури были спилены.

Полинезийские крысы появились с первым прибытием маори[37] и привели к исчезновению некоторых животных, особенно гнездящихся на земле птиц. Кроме того, маори много охотились, в том числе на знаменитую птицу моа. Европейские колонисты привезли с собой домашних кошек. Последовали новые исчезновения. В целом появление в Новой Зеландии людей привело к катастрофическим потерям видов и экосистем. А сейчас все внимание сосредоточено на хищниках, которых привезли в эту страну невольно. Мало что говорится об огромном влиянии на молочные стада страны или об аграрном загрязнении людьми рек и озер. Ценность биоразнообразия обсуждается в расплывчатых терминах – либо в контексте преимущества здоровой, сбалансированной экосистемы, либо того, что другие животные и ландшафты способствуют борьбе с наводнениями, поглощению углерода или опылению. Но эти так называемые естественные услуги еще меньше объясняют, почему мы можем пристрелить горностая, чтобы спасти козодоя. Почему козодой так нас интересует? Никто пока не дал внятного ответа на этот вопрос.