Мы живые

Далеко внизу, в конце улицы, небо разлилось плоской полосой яркого, чистого, неподвижного желтого цвета, как пролитый желток яйца, и улица казалась коричневой и широкой в теплых сумерках. Она медленно пошла прочь.

Она увидела знакомый угол, прошла мимо, затем вернулась и пошла в другом направлении, к дому Дунаевых. Этот вечер нужно было чем-то заполнить.

Дверь открыла Ирина. Ее волосы были растрепаны, но на ней было новое платье из батиста в белую и черную полоску, и ее усталое лицо было аккуратно напудрено.

– Кира! Вот это да! Какой сюрприз! Входи. Снимай пальто. Я тебе что-то – кого-то сейчас покажу. А как тебе нравится мое новое платье?

Кира вдруг засмеялась. Она сняла пальто: на ней было точно такое же платье из черно-белого батиста.

Ирина глотнула воздух:

– О… О, черт! Когда это ты купила?

– С неделю назад.

– Я-то думала, что если куплю платье с такими простыми полосами, то не так уж много народа будет ходить в таких же, но в первый же раз, как я его надела, я встретила трех дам в таких же платьях, и все это за какие-нибудь пятнадцать минут… Да ладно, что толку теперь говорить?.. Ой, да заходи же!

В столовой окна были открыты, комната казалась просторной и свежей из-за мягкого гула, доносящегося с улицы. Василий Иванович поспешно встал, улыбаясь, роняя инструменты и кусок дерева на стол. Виктор поднялся, полный достоинства, и поклонился ей. Высокий, светловолосый крепкий молодой человек вскочил на ноги и встал неподвижно, в то время как Ирина объявила:

– Двое маленьких близнецов из советского исправительного заведения!.. Кира, позволь представить Сашу Чернова. Саша, это моя двоюродная сестра, Кира Аргунова.

Рука Саши была большой и твердой, а его рукопожатие слишком сильным. Он застенчиво улыбнулся робкой, искренней, обезоруживающей улыбкой.

– Саша, это действительно редкий случай, – сказала Ирина. – Редкая гостья. Петроградская отшельница.

– Ленинградская, – поправил Виктор.

– Петроградская, – повторила Ирина. – Как поживаешь, Кира? И говорить не хочу, как я всегда рада тебя видеть!

– Ужасно рад познакомиться с вами, – пробормотал Саша. – Я так много слышал о вас.

– Нет никаких сомнений, – сказал Виктор, – в том, что Кира – самый популярный человек в городе – и даже в партийных кругах.

Кира резко взглянула на него, но он приятно улыбался:

– Очаровательные женщины всегда были соблазнительной темой для восхищенного шепота. Как мадам Помпадур, например. Очарование опровергает марксистскую теорию: оно не знает классовых различий.

– Замолчи, – сказала Ирина. – Я не знаю, о чем ты говоришь, но уверена, что о чем-то низком.

– Вовсе нет, – сказала Кира спокойно, глядя Виктору в глаза. – Виктор очень льстит мне, хотя и преувеличивает.

Саша неуклюже подвинул стул для Киры и молча предложил ей сесть, махнув рукой и беспомощно улыбнувшись.

– Саша изучает историю, – сказала Ирина, – вернее, изучал. Его вышвырнули из университета за то, что он пытался мыслить в стране свободной мысли.

– Я хочу, чтобы ты поняла, Ирина, – сказал Виктор, – что я не потерплю таких замечаний в моем присутствии. Я хочу, чтобы партию уважали.

– Ой, да брось ты играть, как на сцене! – резко сказала Ирина. – В парткоме тебя не услышат!

Кира заметила долгий молчаливый взгляд Саши, брошенный на Виктора. В стальных голубых глазах Саши не было ни робости, ни дружелюбия.

– Очень жаль, что так получилось с вашей учебой, Саша, – сказала Кира, почувствовав вдруг, что он ей нравится.

– Я не придаю этому большого значения, – медленно произнес Саша размеренным, убежденным тоном. – Это действительно было не существенно. Есть некоторые поверхностные обстоятельства, которые диктатура может контролировать. Но есть некоторые ценности, которые она не сможет ни постигнуть, ни покорить.

– Ты откроешь, Кира, – холодно улыбнулся Виктор, – что у тебя и Саши есть много общего. Вы оба склонны презирать элементарную осторожность.

– Виктор, пожалуйста… – начал Василий Иванович.

– Отец, я имею право полагать, пока я кормлю эту семью, что мои взгляды…

– Кого это ты кормишь? – спросил тоненький голосок из соседней комнаты. Ася появилась на пороге, ее чулки обвисли на худых лодыжках, в одной руке она держала лоскутки разрезанного журнала, а в другой – ножницы. – Хорошо бы, если бы действительно кормил. Я все время голодна, а Ирина никогда не дает мне добавки супа.

– Отец, надо что-то делать с этим ребенком, – сказал Виктор. – Она растет лодырем. Если бы она вступила в детскую организацию, например в пионеры…

– Виктор, давай не будем снова обсуждать это, – спокойно, но твердо прервал его Василий Иванович.

– Вот еще, не хочу я быть никакой вонючей пионеркой, – сказала Ася.

– Ася, вернись в свою комнату, – приказала ей Ирина, – или я уложу тебя спать.

– Кого на помощь звать будешь? – заявила Ася, исчезая за дверью.

– На самом деле, – сказал Виктор, – если я могу учиться так, как я учусь, и к тому же работать и снабжать деньгами всю родню, то не понимаю, почему Ирина не может сладить с одним-единственным ребенком?

Никто не ответил.