Мы живые

– Трудящиеся! Тысячи людей собрались здесь, чтобы почтить память одного человека. Но перед лицом могущественного пролетарского коллектива один человек, независимо от совершенного им подвига, ничего не значит. Мы бы не стояли сейчас здесь, если бы этот человек был всего лишь отдельным индивидуумом и не являлся символом чего-то большего. Это не похороны, товарищи, а празднование дня рождения! Мы не поминаем покойного, а отмечаем рождение нового человечества. Андрей Таганов был одним из первых, но далеко не последним представителем этого человечества. Советы, товарищи, создают новую человеческую расу, которая вселяет ужас старому миру, уничтожая все его пережитки. Каковы же принципы нового человечества? Первый и основной заключается в том, что мы изъяли из нашего языка самое опасное, самое коварное и самое порочное слово – слово «Я». Мы переросли его. «Мы» – вот девиз будущего. «Коллективное» занимает сегодня в наших сердцах место старого чудовищного «личного». Мы не почитаем личный бумажник, личную власть и самолюбие. Мы не стремимся к обогащению и получению наград. Единственной честью для нас является честь служения коллективу. Наша единственная цель – честный труд, прибыль от которого идет не одному из нас, а всем. Какие примеры мы должны сегодня усвоить сами и преподать нашим заграничным недругам? Пример партийца, отдающего жизнь за коллектив. Пример партии, приносящей себя в жертву тем, кем она руководит. Посмотрите на окружающий нас мир, товарищи! Взгляните, на то, как, ведя кровавую борьбу за власть, жирные слюнявые министры в капиталистических странах наносят друг другу предательские удары! Затем обратите внимание на тех, кто руководит вами, кто отдает всю свою жизнь бескорыстному служению коллективу, кто несет на себе огромную ответственность диктатуры пролетариата! И вы поймете, поймете, что Всесоюзная коммунистическая партия является на сегодняшний день единственным в мире честным неустрашимым политическим институтом!

Аплодисменты грохнули с такой силой, как будто старые пушки Петропавловской крепости на другом берегу реки выстрелили все разом. То же самое повторилось, когда черные кудри Виктора исчезли в толпе и ветер разметал во все стороны гриву прямых волос Товарища Сони, которая, выступая с речью о долге новой пролетарской женщины, орала так громко, насколько ей это позволяла ее широкая грудная клетка. Затем над толпой возник какой-то оратор в очках, с чахоточным, плохо выбритым лицом. Он широко раскрывал бледный рот, но слова его пропадали в кашле. После него вышел еще один выступающий, который принялся звучно реветь в густую черную бороду. Заикаясь, пробурчал что-то невнятное веснушчатый комсомолец; подбирая нужные слова, он то и дело чесал затылок. Сменившая его какая-то старая дева угрожающе потрясала в воздухе пальцем, как будто давала наставления классу непослушных школьников, ее маленький рот при этом был открыт, как у пациента в зубоврачебном кабинете. За ней появился высокий матрос; стоя руки в боки, он отпускал шуточки; время от времени в голове толпы раздавался дружный смех, который тут же подхватывали не слышащие ни единого слова задние ряды.

Тысячи собравшихся беспокойно переминались с ноги на ногу, отчаянно пытаясь согреться, пряча руки под мышками, в рукавах, под отороченными мехом лацканами, дыша через подернувшиеся влажными сосульками сырые шарфы. Они попеременно держали знамена; тот, кому выпадала очередь, крепко прижимал древко локтем к груди, отогревая своим дыханием замерзшие пальцы. Некоторым удалось незаметно от других улизнуть.

Кира Аргунова стояла молча, не шелохнувшись. Она вслушивалась в каждое слово, надеясь найти в них ответ на застывший в ее глазах немой вопрос.

Синь неба над безбрежным полем принимала темно-серый, грязный оттенок, где-то в далеком окне, приветствуя ранние зимние сумерки, мерцала желтая искорка света. Уже смолк голос последнего выступающего, застыв на морозе, заключающем в свои невидимые оковы все живое. Гроб заколотили и, опустив в яму, закидали землей, после чего водрузили над могилой глыбу красного гранита. Внезапно серое море всколыхнулось, ряды нарушились и по прилегающим улицам разлились людские потоки, как будто сдерживающая их ранее плотина рухнула. В глубине морозных сумерек удаляющийся военный оркестр заиграл «Интернационал», эту песню живых, звучащую подобно размеренному маршу тяжелых, уверенных солдатских сапог.

Кира Аргунова медленным шагом направилась к свежей могиле.

Поле опустело. Небо над городом образовывало замкнутый темно-синий свод, через трещину в котором проникал холодный тусклый свет одинокой звезды. Плоские ломаные тени домов слились в узкую тонкую ширму, которая в некоторых местах пропускала дрожащие отблески отгораживаемого ею коричнево-красного зарева заката. Пейзаж не был городским. Белая пустыня, над которой кружили вихри мелкой снежной сечки, была погружена в пустое, спокойное молчание сельской местности.

У могильного камня одиноко вырисовывалась маленькая женская фигурка.