Мы живые

Лидия работала по ночам. Днем она разучивала на стареньком фортепиано, которое вот уже больше года не настраивалось, «Интернационал», «Вы жертвою пали» и «Песню красных кавалеристов». Когда ее просили сыграть что-нибудь из любимой ею классики, она наотрез отказывалась, глупо и упрямо сжимая тонкие губы. Но иногда она усаживалась за инструмент и принималась часами неистово и яростно играть Шопена, Баха и Чайковского, не делая пауз между фрагментами, и только когда ее пальцы онемевали, она разражалась громкими рыданиями, временами однообразно и бессмысленно всхлипывая, подобно младенцу. Галина Петровна не обращала на это никакого внимания, приговаривая:

– У Лидии очередной припадок.

Когда Лидия приходила домой с работы, Кира обычно лежала на полу на матрасе. Лидия тратила уйму времени на то, чтобы раздеться, и еще больше на бесконечные молитвы, которые нашептывала, стоя перед иконами в своем углу. Иногда она подходила к Кире и садилась рядом с ней на матрас: свет уличного фонаря, проникающий через окно, высвечивал ее уставшее лицо с опухшими глазами и сухими морщинками в уголках рта; ее оробевшее тело, дрожащее под белой ночной сорочкой; ее волосы, собранные сзади в толстую косу; ее сухие, узловатые руки, которые больше уже не казались молодыми.

– Мне снова было видение, Кира, – как бы украдкой шептала она. – Глас Всевышнего. Истинно пророческое видение. Мне было открыто, что спасение не за горами. Придет конец света и царствования антихриста. Приближается Судный день.

Ее шепот звучал взволнованно, хотя, кроме взрыва смеха, Лидия ничего не ждала от своей сестры. Она даже не смотрела на Киру и не была уверена в том, что та ее слышит. Просто ей нужно было выговориться, зная, что кто-то из людей слушает ее.

– Есть один человек, Кира, странник Божий. Я встречалась с ним. Только, пожалуйста, не говори об этом никому, а то меня выгонят из кружка. Он избранник Господа и знает все. Он сказал, что такой исход был предсказан в Священном Писании. Мы несем наказания за свои грехи, подобно тому как настигла кара Божья Содом и Гоморру. Но все тяготы и лишения являются лишь испытанием души праведников. Только через страдание и терпение мы удостоимся царства небесного.

– Я никому ничего не скажу, Лидия, – успокаивала Кира, – а сейчас тебе лучше идти в постель, потому что ты очень устала и здесь так холодно.

Днем Кира проводила экскурсии в Музее революции. По вечерам она сидела в столовой и читала старые книги. Говорила Кира редко. Когда кто-нибудь обращался к ней, она отвечала ровным, спокойным голосом, который, казалось, застыл на одной ноте. Галине Петровне хотелось хоть раз увидеть свою дочь рассерженной, но этого никогда не случалось. Однажды вечером Лидия уронила вазу, которая с ужасным грохотом разбилась в тишине столовой, отчего Галина Петровна подскочила, испуганно вскрикнув, а Александр Дмитриевич, передернувшись, прищурился – Кира же с невозмутимым спокойствием подняла голову, как будто ничего не произошло.

Огонек в ее глазах появлялся только тогда, когда по пути домой из экскурсионного центра она останавливалась у витрины магазина «Иностранная литература» на Литейном и погружалась в раздумья, рассматривая яркие обложки с веселыми прыгающими непонятными буквами, на которых были изображены кордебалет девиц, вскинувших длинные сверкающие ноги, колонны и прожектора, большие черные автомобили. В движениях ее пальцев появлялась жизнь лишь по вечерам, когда она с методичностью бухгалтера, орудуя огрызком тусклого карандаша, вычеркивала из висевшего на стене над ее матрасом календаря еще один день.

* * *

В заграничном паспорте было отказано.

Кира восприняла это известие со спокойным безразличием, которое сильно встревожило Галину Петровну. По ней бы лучше дочь дала выход всем своим эмоциям.

– Послушай, Кира, – начала Галина Петровна, с силой захлопнув дверь комнаты и оставшись наедине с дочерью, – давай рассудим здраво. Если у тебя в голове все еще остались бредовые идеи насчет… насчет… В общем, я запрещаю тебе и думать об этом. В конце концов, ты моя дочь. И я человек не посторонний в этом вопросе. Надеюсь, ты понимаешь, что будет, если ты хоть раз попытаешься… или даже помыслишь о незаконном пересечении границы.

– Я никогда ни о чем подобном не говорила, – заметила Кира.

– Согласна. Но я знаю тебя и догадываюсь, о чем ты думаешь. Я представляю, как далеко может зайти твое безрассудство… Послушай, ставлю сто против одного, что у тебя ничего не выйдет. Будет еще хорошо, если тебя просто пристрелят при переходе границы. Но хуже, если тебя поймают и вернут назад. Даже если тебе выпадет удача и ты проскользнешь, тебя все равно загубит снежная буря где-нибудь в приграничных лесах.

– Мама, к чему все эти разговоры?