Мычка

Река выходит из леса. Ближайший участок прямой, как древко стрелы, лишь возле противоположного конца деревни водный поток изгибается, круто уходит в сторону. Мычка покачал головой, коря себя за ненужную поспешность. Объяснение оказалось настолько очевидным, что даже странно, как не пришло в голову сразу. Развернувшись, Мычка зашагал в обратном направлении. На этот раз подглядывать в щели не требовалось и он быстро достиг нужного места.

Ограда здесь почти развалилась, и зияла здоровенными прорехами, так что не пришлось даже искать подходящую для наблюдения щель. Брошенный через дыру мимолетный взгляд мгновенно выхватил дом, точь-в-точь такой, как описывал Филин. Все что было нужно, так это сразу направиться сюда, а не бродить вокруг деревни, пытаясь отыскать избу там, где ее никогда не было.

Удовлетворившись осмотром, Мычка отошел обратно в лес, отыскав место посуше, присел, а затем и прилег. Солнце пошло на закат, но до полноценной тьмы осталось изрядно времени. Мелькнула шальная мысль не терять понапрасну время, а зайти в дом прямо сейчас. Мысль показалась настолько удачной, что Мычка вновь поднялся. Однако, поразмыслив, вернулся на место. Хоть дом и стоит на отшибе, поблизости могут оказаться селяне. Но, даже если не окажутся, деревня как на ладони: ни дерева, ни холма. Чужака заметят, стоит лишь миновать ограду. К тому же не стоит забывать о псах, если на том конце села он находился с подветренной стороны, то здесь потомки волков живо учуют, поднимут лай.

Представив, как на поднявшийся шум выскакивают обитатели деревни, собравшись скопом, надвигаются, Мычка передернул плечами. Конечно, сейчас он совсем не тот парнишка, доверчивый и простой, что половину цикла назад впервые ступил за ворота, он многое изучил, еще большее понял, но, даже сейчас, он не горит желанием вступать в кровавую схватку. Наставник не раз говорил: убивать своих — зло. Жители деревни, как ни крути, вовсе не свои, но и назвать их чужими язык не поворачивается. Странные, суровые, непонятные, но… не чужие. Просто не свои.

Окончательно успокоившись, Мычка вновь лег, примостившись так, чтобы кочка из пожухлой травы оказалась под головой, прикрыл глаза, наслаждаясь отдыхом. Птичьи трели, шорох снующего в ветвях мелкого зверья, поскрипывание деревьев убаюкивают, навевают умиротворение, отчего глаза закрываются сами собой.

Солнце зашло, из потайных уголков леса выползла тьма, заволокла все вокруг серыми тенями. Открыв глаза, Мычка некоторое время таращился вокруг, пытаясь понять, почему вместо завешанных шкурами стен напротив топорщатся ветви кустарника, а когда вспомнил, лишь тяжко вздохнул. Ушедшие на день, тяжелые мысли вернулись вновь, в груди защемило, а глаза предательски защипало.

Борясь с накатившей печалью, Мычка вытащил из мешка кусочек мяса, забросил в рот, почти не жуя, сглотнул, вытащил следующий. Разохотившись, он развязал мешок, принялся есть обеими руками, ощущая, как в тело вливаются силы, а вместе с силами поднимается и настроение: одиночество отступает, печаль растворяется без следа, и даже окружающая тьма как будто редеет, становится светлее и ярче.

Закончив, Мычка забросил изрядно полегчавший мешок за плечо, тщательно осмотрелся, проверяя, не забыл ли чего, провел рукой по перевязи и лишь тогда, успокоившись, покинул место привала. Не смотря на приближение тепла, ночью изрядно холодало, и Мычка зябко поводил плечами, пока не разогрелся от ходьбы. Оставалось радоваться, что не пришлось тут же и ночевать. Огонь вблизи деревни разводить не стоило, а без живительного тепла пламени ночь под открытым небом показалась бы мало приятной.

Черной стеной поднялась околица. Легко преодолев полуразвалившуюся ограду, Мычка остановился, напряженно вглядываясь и прислушиваясь к малейшим шорохам, не ощутив опасности, двинулся к темнеющему пятну дома. Сперва он шел не скрываясь, во весь рост, но, по мере приближения к дому, движения стали плавней, шаги мягче, так что, окажись кто рядом, заметил бы лишь скользнувшую мимо беззвучную тень.

Хрясь! Взявшаяся словно из неоткуда ветвь сломалась с жутким грохотом. Мычка замер, ощутив легкий приступ дурноты. В вязкой тишине звук показался неестественно громким. Сейчас захлопают двери, послышится брань, что очень быстро сменится нарастающим топотом. Медленно, очень медленно, Мычка опустился на землю, отполз, замер, как напуганная ящерка.

Сердце стучит так, что рядом подпрыгивают мелкие камушки, в ушах звенит, а перед глазами плавают темные пятна. Как он мог не заметить? Ведь не шел — стелился, едва не руками ощупывая землю впереди: только бы не шумнуть. И вот случилось непоправимое. Теперь осталось лишь убраться, подобру-поздорову, чтобы попробовать вновь позже, ближе к утру, а то и на следующую ночь. Однако, почему так тихо? Ни голоса, ни скрипа, лишь грохот сердца, да вялый перегав собак.