Мычка

Вернувшись, он вновь приступил к работе, но дело пошло хуже. Верхний, рыхлый слой объедков истончился, пошел смерзшийся, твердый как камень мусор. Пытаясь соскрести хоть что-то, и исколов пальцы костьми, Мычка в конец измучился, наполнив всего четверть мешка. Когда он уже был близок к отчаянью, из дома вышел хозяин, посмотрев на мучения гостя, покачал головой, после чего удалился в сарай, но вскоре вернулся.

— Держи. Так сподручнее будет.

Приняв из рук хозяина небольшой невзрачный скребок, Мычка благодарно кивнул, продолжил с новыми силами. Не смотря на простоту изделия, работать стало намного легче, и вскоре он вновь шел к околице, закинув туго набитый мешок за спину. На этот раз его ждали. Не успел он поравняться с домом, как из окошка высунулось сразу три головенки, похожие словно капли воды, уставились не мигая.

Мычка улыбнулся, подмигнул, подумав, показал язык. Глаза детей округлились, на лицах отразилось непонимание. Удивившись, что дети не знают таких простых развлечений, Мычка скорчил страшную рожу. Забавляясь, он ожидал реакции, но в этот момент в доме недовольно рявкнули. Головы мигом исчезли, а на их месте образовалась заросшая щетиной заспанная рожа. Злобно покосившись на Мычку, рожа исчезла, а спустя миг хлопнула ставня, пресекая дальнейшее общение.

Мычка вздохнул. Перед внутренним взором встала родная деревня. Сколько Мычка себя помнил, никто и никогда не запирал его в стенах дома. Наоборот, мать всегда поощряла развлечения детей на открытом воздухе, а отец так и вовсе устраивал довольно рискованные игры, но подходил к делу всегда настолько тщательно, что ни травм, ни даже ссадин подобные забавы не оставляли.

Прошел день, наступил вечер. Увлеченный работой, Мычка опомнился лишь когда остатки мусора, до того четкие и выпуклые, расплылись, слились в единое серое пятно. Вскинув очередной мешок на плечо, Мычка попытался сдвинуться, но его повело.

— Хорош надсаживаться.

От гула в ушах голос показался глухим и незнакомым. Мычка узнал хозяина лишь повернув голову, выдохнул с трудом:

— Чуть-чуть не доделал. Совсем немного осталось. Завтра с утра…

Хозяин покачал головой, сказал со сдержанным одобрением:

— Молодец, нечего сказать. Но, если помнишь, тебе еще седьмицу осталось. Перетрудишься, сляжешь, кому от этого хорошо?

В словах хозяина был свой резон, и Мычка кивнул. То, сколько он сделал за сегодня, с лихвой хватило бы такую малость, как ночевка в сарае. Однако, он дал себе слово отработать долг до конца, насколько бы много не потребовали. Конечно, можно возмутиться, или, того проще, уйти под покровом ночи, но тогда не останется должного урока, насколько тяжелым могут быть последствия легкомыслия. Ведь в следующий раз повезти может гораздо меньше, и на пути не попадется деревни с удобным топчаном в сарае и оглушительно вкусной горячей похлебкой в печи.

Отвечая желаниям, мысли обрели плоть. Ноздри зашевелились, вбирая аромат пищи. Встрепенувшись, Мычка завертел головой. Придавленный усталостью, он и не заметил, как следом за хозяином зашел в дом, двигаясь, словно истукан, и лишь мясной дух вернул к жизни.

На этот раз пища показалась еще вкуснее. И хотя на зубах то и дело хрустели кости, а среди жирных капель топорщились подозрительного цвета непонятные кусочки, подобные мелочи не могли испортить наслаждение ужином. Хозяин вкушал тут же, изредка поглядывая на гостя, одобрительно кивал, после чего возвращался к прерванному занятию.

Когда ложка заскребла по дну тарелке, Мычка поднял глаза, с облегчением выдохнул. Ощущение приятной тяжести в желудке растеклось по телу, рождая сладостную истому и окрашивая окружающий мир в радужные тона. Взгляд заскользил по стенам, отмечая мелкие детали, на которые ранее не обратил внимания. Лавки, поверхность стола и стены удивительно ровные, без насечек и прикрас. Мычка с удивлением всматривался в попятнанные плесенью углы, не без содрогания замечал забившуюся меж половиц пыль и крошки, где сновали какие-то мелкие, но шустрые жуки неприятного вида.

В родной деревне подобного не могло произойти: подогнанные так, что не просунуть и кончик ножа, доски не пропускают грязи, а любая поверхность, пусть это даже балки притолоки, украшены витиеватой вязью резных узоров, что, вооружившись ножом, наносят мужчины во время долгих зимних вечеров, коротая время.

В сердце кольнуло. Воспоминания разбередили рану. Перед глазами возникло лицо матери. Что чувствует она сейчас, когда сын исчез, растворился в ночи леса: грустит, украдкой промокая глаза, или проклинает, презрительно кривя губы, за то что ослушался, сбежал, предпочтя обязанностям преданного сына свободу лесных просторов? Что говорит отец, ведь он наверняка вернулся, а сын, вместо того, чтобы достойно встретить, помочь с разделкой добычи, сбежал?