Мычка

Зимородок продолжала расстроено вздыхать, когда Мычка ощутил, как мелкие волоски на теле встают дыбом, а в груди разрастается холодный ком. Ощущение неотвратимой беды захлестнуло. Рука рванулась к плечу спутницы, чтобы увлечь обратно в лес, однако, Зимородок отодвинулась, и пальцы ухватили пустоту. Сделать вторую попытку он не успел. Донесся отчетливый скрип. Дверь избы распахнулась, обнажив чернеющий провал беззубого рта. Мгновенье проем пустовал, и вот уже в дверях, соткавшись словно из ниоткуда, закутанный в шкуры, возник хозяин.

Сухая сгорбленная фигура, крючковатые пальцы рук, сморщенное, словно печеное яблоко, лишенное малейшей растительности лицо и огромные заполненные тьмой глазницы. Встретив взгляд жутких глаз, Мычка ощутил, как перехватило дыханье, мир качнулся, поплыл. Сопротивляясь накатившей слабости, он прохрипел:

— Беги, беги пока не поздно!

Глава 13

Зимородок лишь только поворачивает голову, на хорошеньком личике застыло удивление, в глазах непонимание. Что произошло с товарищем, почему он вдруг покрылся медленной бледностью, не иначе — придумал какой-нибудь глупый розыгрыш, решив в очередной раз напугать. Губы растягиваются в глупой улыбке, но в глазах прячется страх — действительно ли шутка, не случилось ли и впрямь чего-то ужасного. Как заставить, объяснить, убедить дуреху, что нужно прямо сейчас, не мешкая, броситься в лес, пока еще есть возможность? Как передать бушующее в груди чувство обреченности, то абсолютное знание, что рождается в темной звериной сути в страшные мгновенья опасности?

Поздно. Подчиняясь чуждой воле, девушка выгибается всем телом, нелепая, словно кукла, делает шаг, деревянно переставляя ноги. Рот распялен в крики, глаза лезут из орбит, но ни звука, ни жеста сопротивления, лишь изломанные ветви рук, и бесконечная покорность.

Мычка бросился следом, превозмогая слабость, побежал, полетел, а на деле едва сдвинулся. Невидимая стена упруго толкнула в грудь, отбросила. Он рванулся раз, другой, медленно но верно продавливая сопротивлений незримых сил. Фигурка девушки удаляется, неспешно, но неотвратимо двигаясь в сторону дома, туда, где на пороге темным изваянием застыл отшельник… маг, волхв, страшный лесной дух?

Не важно. Это потом, на досуге, можно будет поразмыслить, погадать, кого им послала судьба, но только не сейчас. Силы истаивают, ребра ходят ходуном, со свистом накачивая в грудь потоки воздуха. Рывок. Еще рывок. Фигура на пороге оживает. Глаза едва заметно смещаются, переходя с девушки на настырного спутника. Клубящаяся в глазницах тьма вспыхивает, губы искривляются в недоброй усмешке. Дрогнув, приходит в движение рука, поднимается, вытягиваясь по направлению к пришельцам. Узловатые пальцы-крючья растопыриваются, угрожающе топорщатся ногтями.

Что хочет сказать отшельник, подзывает, или наоборот, гонит прочь? Будь он один, давно бы покинул поляну сам, ушел, не оборачиваясь на жуткого хозяина избы. Но, он не один. Подчиненная чужой воле, девушка продолжает удаляться, с перекошенным от великой муки лицом. Пальцы-крючья дрогнули, сомкнулись, сжимая нечто видимое лишь одному отшельнику.

Горло перехватило. Мычка закашлялся, остановился, разрывая рубаху на груди и хватая ртом воздух. Жуткая, неведомая сила стиснула грудь, сдавила, выжимая остатки воздуха. Ребра затрещали, а мышцы скрутило судорогой. Воздуха, немного воздуха! Рот открывается и закрывается, зубы сталкиваются, прикусывая губы и язык, в груди жжет так, будто внутрь сыпанули раскаленных углей, но невидимые тиски не отпускают, продолжают давить, глухие к мольбам и стенаниям, выжимая до беспамятства, до кровавой пелены перед глазами, до смерти.

Мычка пошатнулся, упал на колени. Мир вокруг поплыл, погрузился в красное. Деревья смазались, исчез дом, осталось лишь лицо чудовищного отшельника: почерневшее, сморщенное, покрытое сетью морщин, с пульсирующей тьмой в глазах и насмешливо изогнутыми губами.

Медленно, словно во сне, рука поднялась, пальцы нашарили лук, сомкнулись. Миг, и вот уже ладонь привычно сжимает оружие. Вторая рука потянулась за стрелами, лапнула раз, другой, застыла, не находя искомого. Ну же, ну! Ведь стрелы должны быть там на месте. Пусть даже не стрелы. Всего лишь одна! Этого хватит, должно хватить. А если нет, то будет уже не важно, на повторный выстрел не хватит времени, да и сил не хватит тоже.

Ладонь защекотало мягкое. Наконец-то! Теперь осталось последнее… Стрела уперлась в тетиву, сгибаясь, недовольно заскрипел лук. В груди уже не просто жжет — пылает негасимое пламя, выжигая внутренности, превращая мозг в пепел. Руки дрожат, а мир погружается во тьму, выцветает, из кроваво-красного становясь черным. Но ненавистное лицо по-прежнему маячит, словно в насмешку, оставаясь четким и выпуклым, когда все остальное превратилось в клочья бесцветного тумана.