Мыс Чёрных сов

Поэтому кораблестроительная политика СССР была доведена до абсурда. С одной стороны, Сталин, вдохновленный успехами в области авиационной промышленности и танкостроения, считал, что так же быстро удастся решить все проблемы в кораблестроении. В другой — общество настолько было измучено репрессиями, атмосфера была такой, что проект любого другого корабля, не превосходящего по мощи и размерам своих зарубежных собратьев, посчиталась бы диверсионной и вредительской. Авторов же проекта ждала бы весьма незавидная участь.

Поэтому у конструкторов и кораблестроителей просто не оставалось выбора. Было необходимо проектировать самые быстрые, мощные корабли, оснащенные самой дальнобойной артиллерией.

На практике же это вылилось в следующее. Корабли с размерами и вооружением линкоров стали именовать тяжелыми крейсерами. Тяжелые крейсеры — легкими. А легкие — эсминцами. Это была абсолютно бессмысленная подмена классов. Смысл был бы, если б отечественные заводы могли строить линкоры в тех количествах, в каких зарубежные страны производили тяжелые крейсеры. Но это было далеко не так. Поэтому шедшие наверх рапорты о выдающихся успехах кораблестроителей были чаще всего фальшивыми.

Честно сказать, в мировой практике все сверхкорабли не оправдали себя. И ведущие страны очень скоро отказались от их строительства. Стало понятно: несколько хорошо сбалансированных кораблей вообще куда лучше одного гиганта с гипертрофированными боевыми характеристиками.

Первой это поняла Германия, что позволило ей создать хорошо сбалансированный флот. Япония же, напротив, стремилась создавать корабли более сильные, но, опять-таки, не обладающие сверхкачествами, прекрасно понимая, что эти сверхкачества никак не смогут компенсировать разницу в экономическом развитии со своими будущими соперниками.

А вот в СССР идея сверхкорабля не умерла. «Сталинские гиганты» оставались очень важным проектом еще долгое время.

Об этом Зине и рассказывал Анатолий.

А она видела макеты четырех кораблей-гигантов, которые занимали почти всю полку в шкафу.

— Если есть два корабля-гиганта, а у твоего противника — десять кораблей, то при таком соотношении сил индивидуальное превосходство уже не играет никакой роли, — закончил свой рассказ Маринов.

— Разве такая идея не опасна? — засмеялась Зина.

— Но ведь я не делюсь с ней ни с кем, кроме тебя. А ты не кажешься мне опасной.

— Разве? — с печалью спросила Крестовская, знающая всю правду про себя.

— Да, — Маринов встал из-за стола, увлекая ее за собой.

— Какой же я тебе кажусь? — Губы Зины задрожали.

— Нежной… и уставшей… привыкшей слишком долго быть сильной. Бесконечно умной, а потому немного печальной… И еще… самой прекрасной на земле… — Лицо Анатолия приблизилось к ее лицу, и Зина вся растаяла, буквально утонула в этом невероятном поцелуе, в который раз поднявшим и закружившим ее над молчавшей землей…

Позже, когда, бесконечно счастливые, они лежали на огромной кровати в спальне, и яркий уличный фонарь светил прямо в окно, Зина закрыла глаза и отдалась новым, абсолютно незнакомым ей ощущениям. Ей казалось, что она плывет по бесконечному морю.

И это спокойное море. Нет ему ни конца ни края. И Зина лежит в самых темных глубинах этой спокойной воды, которая ласково колышет ее тело на волнах, но в любой момент может увлечь на дно. И не было ничего прекрасней этой странной, но такой необъяснимой фантазии, которая, вытеснив все сумбурные мысли, вдруг накрыла ее.

ГЛАВА 15

Цимарис появился днем. Зина зашла на кафедру — отнести журнал. Саша уже был там. Примостившись на краешке стула у окна, рассеянно листал какой-то медицинский справочник.

— Привет. А я тебя жду, — увидев ее, Цимарис подскочил. — Мне сказали, что у тебя занятие скоро закончится.

— Меня ждешь? Зачем? — нахмурившись, Крестовская даже пропустила дежурную улыбку и прочие вступительные фразы.

— Поговорить надо, — Саша переминался с ноги на ногу. Вид у него был встревоженный.

От Маши Зина уже знала, что планы ее полностью провалились. После того вечера в «Адмирале» Цимарис вежливо проводил подругу домой — и только. Он даже не пытался ухаживать за Машей. Не заикнулся, чтобы назначить свидание. Маша совершенно его не заинтересовала, и Зина была несколько расстроена по этому поводу. Поэтому она очень удивилась, увидев Сашу в институте.

Следом за Зиной Цимарис вышел в пустой коридор. Лучи яркого солнца падали сквозь высокие окна на паркет, высвечивая грязные участки пола. Зина прислонилась к стене.

— Зачем ты пришел?

— Ночью мне звонила Маша Игнатенко. В больницу. Я был на дежурстве.

— Ну и что? — Зина пожала плечами.

— Она плакала. Была сильно расстроена. Мне показалось, что она была не в себе. И все время повторяла, как заведенная: Зина была права, Зина была права, — Саша, нахмурившись, говорил взволнованно и явно не понимал, почему Крестовскую совсем не трогают его слова.

— В чем я была права? Я много чего ей говорила, — усмехнулась зло Зина.

— Я так понимаю, Маша больше у тебя не живет. Надо съездить к ней, узнать, все ли в порядке, — Ци-марис нервно потер руки.