Мыс Доброй Надежды

Я вспоминаю, как обдумывал каждое свое слово Мележ. И в то же время — меня это удивляет и теперь — очень серьезно и внимательно прислушивался (скорее всего, проверял себя) к моему «женскому» мнению относительно поведения его героев и особенно героинь.

— А что, по-вашему, должна чувствовать в подобной ситуации женщина? Как должна себя вести? И что думает она в такой момент о мужчине?..

Он, возможно, как мало кто из писателей, верил и доверял прежде всего себе самому. Но и проверял самого себя!

…Мележ любил по дороге зайти в редакцию и после обычных приветствий незаметно перевести разговор на свою последнюю книгу, на свой роман, на своих героев, мог слушать о них без устали. Это было в его характере. (А куда ты от своего характера денешься?) Черта эта вызывала дружеские шутки и талантливые имитации. Имитации-шутки, и не только дружеские…

…Сколько раз в издательстве, куда приходил порой «как на войну», он повторял: «Очень скверно чувствую себя… Может, новой книги и не дождусь…»

Лучше всех врачей зная, что жизни ему отпущено уже немного, он все же надеялся, с такой верой жаждал услышать: «Ну как это не дождетесь! Кому же тогда и ждать новых книг?! Таких книг…»

А он не только не дождался. Не дописал даже. И вот невозможно поверить, невозможно смириться: умер Мележ…

* * *

Будто собор, чистый и серебряный, лес чуть слышно звонит вечную память его умолкшим шагам.

И его неисполненным замыслам, что отлетели вместе с ним…

Р. S. Время стирает надпись на камнях?

Еще в октябре прошлого года я писала первые страницы этих воспоминаний, и слезы застилали глаза.

И вот пришла осень и засыпала следы его золотым листопадом. И пришла зима. И также укрыла его сон снегом…

…Неоценимую дань памяти Ивана Мележа — фотовыставку его пути жизни и творчества устроил в Доме литератора Владимир Крук.

Каждый раз, приходя в этот дом то ли утром, то ли днем или вечером, я всегда поднимаюсь на второй этаж, останавливаюсь и, встретив глазами безмолвное ожидание его взгляда, тихо говорю:

— Добрый день, Иван Павлович!

И мне так хочется чуда — чтобы он улыбнулся, чтобы услышать от него, как когда-то при встречах:

— Подожди, задержись…

1977

ПРОТАСЕВИЧ Повесть

I

Андрей Протасевич покидал родные места с тем сожалением и тоской в сердце, которые знакомы только человеку, с детства связанному с цветением ржаных полей, с перезвоном душистых луговых трав, с каждой тропкой и грибными местами старого исхоженного леса.

Брат Николай хотел запрячь коня и подвезти его до полустанка, но Андрей отказался. До прихода поезда оставалось часа два, и он пошел пешком. Необязательно было добираться напрямик — через канаву. Можно было выбрать кружную дорогу — мимо камня. Андрей хорошо помнил этот круглый камень, поросший низеньким сероватым мхом и по форме своей напоминавший сыр, только-только откинутый из холщового мешочка.

К этому камню когда-то они, мальчишки Андреева возраста, ездили в ночное со своими конями — обыкновенными дубовыми посошками, на которых за день можно было обскакать полсвета.

Прихватывали с собой торбочки с едой, спички, сырую картошку и, как только солнце опускалось за Барецкий лес, раскладывали под камнем огонь, закапывали в горячую золу картофель и жарили на прутиках елкое, прогорклое сало.

Потом поспевала картошка. Ее выгребали из золы, вытирали о траву. Перекладывая с ладони на ладонь, нетерпеливо очищали, обжигая десны и язык, ели — горячую, рассыпчатую.

Навсегда уже распростившись с детством и уехав из деревни, Андрей никогда после не ел ничего более вкусного, чем это прихваченное легким дымком сало на прутиках, чем этот хлеб, весь в растопленном жиру и саже, чем печенная в золе картошка.

Домой возвращались вскоре после того, как было покончено с едой, когда и сами ночлежники и кони насытились. Оставаться дольше не получалось, потому что за это дома могли ожидать отцовский ремень или материны попреки.

Возвращались по холодной росе, оставляя за собой темный след. Позади, где-то из-за Даманского болота, выкатывалась огромная, с решето величиной кроваво-красная луна. Напрасно пытаясь поспеть за ребятами, она медленно поднималась все выше и выше, незаметно уменьшаясь и светлея.

Сейчас камня на прежнем месте не было. Говорили, в войну немцы подорвали его, увезли куда-то, где строилась дорога.

Миновав знакомые места, вспоминая свое детство, Андрей чувствовал себя так, словно, расставшись здесь давным-давно с добрым своим другом, он пришел сейчас сюда, чтобы встретить его, и узнал, что встрече этой не суждено быть. Он не смог бы объяснить, как пришла к нему эта мысль, возникшая в первый же день приезда к родным и к которой он возвращался не раз здесь, возле этого камня, как завладела она его сердцем.

Мысль эта была такая: вернуться в город на работу и сразу же подать заявление с просьбой послать его сюда, в свой колхоз.