Мыс Доброй Надежды

Алесь смотрел на нее, слышал ее голос и улыбался сам себе, своим мыслям.

Она заметила эту, как ей показалось, странную улыбку и не удержалась, засмеялась тоже, спросила:

— Ты чего это глядишь на меня, усмехаешься?

— Да кажется мне, Варечка, не совсем будет все, как оно было…

— А как же будет? — сначала удивилась она, потом увидела его глаза и поняла, догадалась о том, чего он недоговаривал, смутилась и покраснела.

— Все будет хорошо, — растерянно повторила она, — только поправляйся.

Сестра позвала Алеся в палату. Он с сожалением взглянул на Варвару: целый день просидел бы тут с нею.

Она проводила его и пошла к воротам.

Алесь стоял на крыльце, пока Варвара не исчезла из виду, и смотрел ей вслед.

Подшучивают, подтрунивают мужики над Алесем:

— Сколько сапог сносил, а все даром. Не дается, брат, в руки тебе бригадирша?

Алесь добродушно косит черным, цыганским глазом, скручивает толстую, в палец, цигарку и, затянувшись горчайшим дымом от собственного самосада, не протестует:

— Известно, не дается. Это уж точно.

И женщин удивляет такая неопределенность.

— Когда свадьбу-то будем играть? Хватит вам хороводиться.

— Приданого мало, не берет, — отмахивается Варвара.

— А чтоб ему, раз такой… Мало твоих трудодней, так еще приданое ему! — возмущаются всерьез бабы.

А кто помоложе, тех не проведешь.

— Ой, не крути, девка! Хотите свадьбу заначить. Не выйдет. Всем колхозом ввалимся, хату разнесем. Никуда вам не деться.

Поздно вечером, когда и колхозные дела справлены, и у себя все в порядок приведено, и даже Валя с Костиком заснули в сенях, присядет Варвара к столу, положит загрубевшие смуглые руки на белую скатерку, отдыхает, думает.

Каждый вечер, если только не очень припозднится, скрипнет подгнившая доска на крыльце и появится на пороге он, усталый, с улыбкой в темных, глубоко запавших глазах.

— Ну, как дела у соседки-кумы?

— Тихо ты! Детей испугаешь, — шепчет Варвара.

— Ой! Забыл. — И смешно, как это делают дети, прикрывает рот коричневой ладонью, встает перед Варварой, протягивает навстречу руки. — Может, поздороваемся?

Он нежно проводит рукой по ее загорелой щеке, подводит к скамейке, усаживает рядом с собой.

— Устал я сегодня, Варя, — тихо говорит Алесь, и Варвара доверчиво смотрит на него, слушает. — На велосипеде в район да назад — это, считай, сорок километров. Да еще в «Первое мая» с Лозовым подскочил.

— Ну, и как там, в «Первом мая»?

— Так себе. — Закуривает и оглядывается, куда бросить спичку. Не найдя пепельницы, кидает на шесток. — Есть чему у них поучиться, но скажу тебе, ожидал большего.

— Плохо, что ли, работают?

— Не плохо. И не мало. А следов этой работы не видно. Порханевич как кулак. На продажу все, в банк. А постройки у него старые. И хаты у людей никуда. Машин, правда, много. Три грузовика и у самого «Москвич», шесть жнеек, молотилки, триеры… Силосокомбайн даже. А вот дороги ничего не стоят. Электрификация на первобытный манер.

— Ну, завел! — смеется она. — Больно уж у тебя все хорошо, первый класс!

Ей приятно было слушать его. Он все рассказывал ей, делился мыслями, уверенный, что поймет и, если надо, посоветует.

— У меня тоже не все хорошо, — добродушно согласился Алесь. — Но если уж взять дороги те самые, так слышала, как шутил Лозовой: «Выедешь после Первомайской на „Победу“ — сразу же в сон клонит». У нас все после войны хаты отстроили. И электричество у всех. А у первомайцев, у миллионщиков, лампы керосиновые.

— Ну и хвастун! Ну и хвальба! — смеясь, поддразнивает она.

— Ну и пусть хвастун, — с вызовом повернулся он к Варваре. — Перед тобой же хвалюсь, не перед чужими. — И протянул к ней руки.

— Устал? И голодный, а молчишь, — упрекнула ласково, заглядывая в глаза.

— Хочу есть, — признался он.

— Так я в момент. Вот тебе полотенце и мыло, иди к рукомойнику. Стой, лампочку новую вкручу. Перегорела.

— Не суетись, — мягко остановил ее Алесь, — электричеством сам займусь. Может, и не перегорела.

И пока она собирала ужин, умело разобрал патрон.

— Вот, видишь, не в лампочке тут загвоздка, в патроне. Сейчас будет гореть.

— Я в этом деле ничего… Только и умею, что плитку включить и выключить. Костик всем этим ведает.

Они ужинали вдвоем. Он ел быстро, с аппетитом. А она почти не дотрагивалась до еды, только подкладывала ему.

— Сама чего не берешь? — заботливо спросил он.

— С детьми ела. Ты не смотри, ешь. Может, колбасы подрезать? Своя, домашняя. — Боялась, что стесняется. А так хотелось, чтобы похвалил, сказал, что вкусно.

— Ну, Варечка, сыт до отвала, — вытирая рот чистым полотенцем, отодвинул от себя тарелку Алесь. — Хороши у тебя огурчики, когда-то у матери-покойницы такие крепкие да хрусткие были.

— Только огурцы? — переспросила она.

— Вот чудачка! Все вкусно, иначе не смолотил бы столько.

Собрав со стола, Варвара села на скамейку против него и почему-то снова вспомнила первомайского председателя Порханевича.

— Он же, кажется, после войны опять женился. Видела их вместе в городе! Ладная женщина!

— Ты лучше!

— Скажешь тоже… — Румянец проступил на смуглых щеках Варвариных.