Мыс Доброй Надежды

Однажды вечером, когда проходила часовая гидрологическая станция и Федя в свете фонаря то и дело опускал за борт планктонную сеть, я вышел на палубу и, наклонившись над водой, заметил в её освещённом участке множество мельтешащих кальмаров. Всякий раз, как только Федина сеть плюхалась в воду, кальмары пугались и стремительно расплывались в разные стороны, чтобы через несколько секунд, привлечённые светом, вернуться назад. Несколько матросов не упустили такую соблазнительную возможность и уже вовсю ловили любопытных кальмаров на «джегера» или, как некоторые называли их, – кальмарницы – ярко-красные эллипсовидные пластмассовые цилиндрики около пяти сантиметров в длину, а на конце у них – по периметру – два ряда стальных острых крючков. Матросы бросали привязанные к толстой леске «джегера» в воду, кальмар хватал мнимую добычу своими щупальцами, и его тут же поднимали наверх, в этот момент брызги при сокращении его мантии разлетались во все стороны. С трудом отодрав кальмара от орудия лова, бросали на палубу, при этом он издавал странные звуки, напоминающие человеческое чихание, и выпускал тёмно-коричневую краску. К удачливым кальмароловам присоединился и наш бентосник Илья Архипенко – полный черноволосый, вечно улыбающийся парень. Он стоял, склонившись за борт, и, поблёскивая очками, внимательно вглядывался близорукими глазами в некое мелькание теней в освещённой воде и наугад бросал «джегер», но у него, видимо, из-за плохого зрения ничего не получалось. Тогда я притащил палку; мы привязали к ней леску с «джегером», и дело пошло веселее: за тридцать минут поймали восемь кальмаров, правда, трое из них в последний момент, видимо, догадавшись, что им грозит, разжали свои крепкие объятья и плюхнулись в родную водную стихию.

Когда начинаешь отдирать кальмара от «джегера», он так крепко обхватывает руку своими щупальцами, что на ней остаются красные пятна от присосок, и в то же время он пытается своим чёрным клювом вцепиться в твои пальцы. Не такое это простое дело – ловить кальмаров. Здесь тоже нужна определённая сноровка…

Станция закончилась, и наш улов составил пять этих головоногих моллюсков. В бентосной лаборатории Илья их тщательно измерил – в среднем около 50 сантиметров – и, определив их видовую принадлежность, отметил в своём журнале время и место их поимки.

– А теперь, – с нотками кровожадности в голосе и довольно потирая руки, воскликнул изголодавшийся бентосник Илья, – мы их быстренько разделаем, сварим и слопаем! Я давно мечтал попробовать свежих кальмаров, а то однообразная местная еда мне уже порядком опостылела.

– Ещё чего! А пузо не лопнет! Никаких кальмаров мы сегодня есть не будем! – тоном, не терпящим возражений, проговорила ихтиолог Каролина. – Ты что, забыл? У тебя же двадцать восьмого августа день рождения – всего неделя осталась. А до этого дня пусть в морозилке полежат.

С этими словами она решительно схватила кальмаров и унесла в ихтиологическую лабораторию, где, с трудом протиснувшись между ящиками и помянув лишний раз недобрым словом старпома, открыла холодильник и сунула их в морозилку.

– Больно уж она расчётливая, – уныло проговорил Илья, – и мою жену напомнила, но, что ни говори, а в хозяйстве женщины больше мужиков понимают. Я, как ни странно, напрочь забыл про свой день рождения. Впрочем, ничего удивительного – здесь такая интенсивная жизнь, да ещё эта чудовищная качка, которая меня чуть всего наизнанку не вывернула на тридцать девятом градусе, что, кроме работы, больше ни о чём и думать не можешь.

– Это ты точно сказал: скучать здесь не приходится, – поддержал я расстроенного Илью, упустившего свою добычу. – А что касается Каролины, то она мне всё больше нравится, и не только своей деловитостью, но и внешне – симпатичная девушка.

– Смотри не влюбись! – засмеялся Илья. – Судя по тому, что она мне напомнила мою благоверную, свободы тебе не видать. Это я тебе как опытный семейный человек говорю.

– Да какое там. Здесь не до любви: работы невпроворот. Моя любовь на берегу осталась.

Действительно, наша судовая жизнь стремительно набирала темп. Ящики, правда, до сих пор всё ещё загромождают нашу лабораторию, но настырная и целеустремлённая Мадам Вонг не оставляет старпома в покое и каждый день нарушает его творческое уединение своими «грубыми обыденными требованиями»: выдать ключ от её каюты и найти в трюме место для ящиков. Я и сам в недоумении от упрямства старпома: то ли он издевается таким примитивным способом над нами, то ли действительно настолько увлечён своей графоманией, что часто забывает всё на свете, а может быть, в нём до сих пор не угасает чувство «классовой ненависти», несмотря на то, что эти самые «классы» в нашей стране давно исчезли, но в его сознании они каким-то странным образом сохранились?