Мышеловка

Опустившись на его пористую поверхность, я закрыл глаза. Наверное, я ни о чем не думал. Просто сидел, и все. Во мне была пустота, и она должна была излиться наружу, вытечь, испариться, освободить меня от себя самого. Я раскачивался в такт какой-то музыке, звучавшей в ушах, я погружался в мир, где оживали мои друзья и близкие, враги и преследователи. Мы снова были все вместе, но уже не продолжали борьбу, а просили друг у друга прощения за все содеянное. Любовь и смерть соединила всех…

Но вот я снова остался один. Я чувствовал, что кто-то спускается ко мне, приближается к Волшебному камню. Остановился за спиной. Вглядывается в мой неподвижный затылок. Я знал, что борьба еще не окончена. Остался последний поединок. И я понял, кто торопит меня. Повернувшись к Валерии, я глухо спросил:

– Он ждет?

– Да. Он в твоем доме… В вашем доме, – поправилась она.

– Почему ты раньше не сказала мне, что он жив?

– Я не могла. Ты бы не поверил. И я подумала, что потом ты догадаешься сам.

– Так оно и вышло. Ты хочешь, чтобы я убил его?..

– Иначе тебя убьет он. И тогда все повторится снова. И уже никто не сможет его остановить. Ты должен идти.

– Да. Я готов.

– Тебе горько?

– Конечно. Но что бы ни случилось – жизнь не прожита напрасно. Я хотя бы попытался исправить ее. Но слишком высока цена, которую мы все заплатили.

– Я желаю тебе удачи, – мягко произнесла Валерия. – Ты обязан победить.

Мы покинули Волшебный камень, поднялись к моему дому, и здесь, возле калитки, она оставила меня, а я пошел дальше. Пройдя прихожую, я вошел в зал и увидел его, сидящего спиной ко мне. На столе лежали два меча, словно приготовленные для сражения. Потом он повернулся ко мне – мой двойник, мой дед.

– Ты неплохо выглядишь для своих лет, – усмехнулся я.

– Нужно уметь пользоваться старинными рецептами, – отозвался он. – Поверь, что я еще дам тебе сто очков вперед… Ну, здравствуй, Вадим!

– Надеюсь, целоваться не будем?

– Отчего же? Можно и облобызаться по-родственному. Ведь ты мой внук, моя кровь.

– Думаю, что на мне твоя дурная кровь и закончится. Скажи, почему ты не убил меня раньше? Ведь для этого у тебя были все возможности. Что стоило заколоть меня ночью, сонного?

– Разве так поступают? – возразил он. – Мой род тянется от древних египетских жрецов, но и они себе не позволяли такое. Тем более со своими внуками. Откровенно говоря, я вообще надеялся, что мы поймем друг друга. Тогда я смог бы научить тебя… многому. И ты станешь продолжателем моего дела. Ведь я не вечен, хотя и способен еще некоторое время омолаживать свой организм. Но достичь бессмертия, о котором толковал тебе Намцевич, невозможно. Он увлекся этой идеей, которую я ему подбросил, и… сошел с ума.

– И ты искусно манипулировал им. Ты стоял за его спиной все это время, да? И все, что случилось в Полынье, проистекало от тебя. Но почему? Ты же был совсем другим, когда я тебя знал. Тебя любили люди, ты помогал им. Что с тобой стряслось, дед? – Я всматривался в его лицо, покрытое еле видимой сетью морщин, в его горящие каким-то адским огнем глаза. Волосы у него также были кое-где побелены сединой, как и у меня, и я подумал, что мы сейчас действительно очень похожи друг на друга. Только он стал моложе, а я преждевременно постарел. А на пальце у него я увидел перстень. Тот самый. Значит, понял я, это он сам разрыл могилу и снял его с убитого бродяги.

– Видишь ли, в чем дело, – задумчиво произнес он. – Я не думал, что такое может случиться. Что вместе с обновлением организма произойдут и какие-то мутационные изменения в психике. Но природу нельзя обмануть. Ни ее, ни того, кто нас создал. Нельзя купить желаемое, не заплатив чем-то. Когда я это осознал, было уже поздно. Потом я сошелся с Намцевичем, потому что мне нужна была Валерия.

– Которую он тебе продал.

– Да, за рецепты. Но он все равно не смог бы в них разобраться без меня. Так что я ничем не рисковал. А где она, кстати?

– Ждет за калиткой.

– Ждет, кто из нас победит… Чем не приз для одного из нас? Ты хотел бы, чтобы она стала твоей?

– Нет.

– Это ты говоришь сейчас, когда в твоей душе еще не улеглась боль от утрат. Но через неделю, месяц ты будешь думать иначе. Горе не вечно. А любовь вылечивает все.

– Тебя же она не вылечила…

– Верно. Потому что я стар, несмотря на свой облик. И видно, это чувство мне уже недоступно. Во мне теперь живет одна лишь ненависть. – Он наклонился вперед и повторил: – Ненависть ко всему сущему на земле. Этого нельзя объяснить. Это можно только почувствовать.

– А за что ты убил тетушку Краб? – спросил я, вытирая со лба пот, хотя в зале не было жарко. Наоборот, каким-то могильным холодом тянуло от деда и его слов.

– Она напоминала мне о прошлом. А я хотел позабыть его. Кроме того, она слишком много болтала обо мне. Намцевич передавал мне, что тут происходило, в поселке. И я с интересом следил, как ты ведешь расследование моей… смерти.

– Лучше бы ты действительно умер.