Та кареоко полыхнула абортным взглядом, сжатым в пучок броней разрываемых тканей.
— Знаешь, - сказала. - Лучше бы они сдохли сразу. У меня нет больше ничего из морфина или синтетики. Помолчала. Добавила:
— Я им дала настойку мышьяка. Думаю, это поможет. Уже помогло. Я так думаю. - Пробороздила взглядом внутренности. Выговорила:
— Трахни меня сейчас. Быстрей!
Отряд состоял теперь из командира и врача. Все остальные ушли на фронт, где воюют все поколения всех веков.
Ракетные удары закончились в течение суток. Всё закончилось. В Европе, Азии и США.
— Ещё... ещё... я хочу сдохнуть под тобой... Я хочу зачать что-то новое, новое, новое...
Но на Мальдивах цвели цветы! Остров Пасхи и мелкие островки, рассыпанные от Австралии до Японии, тоже благоухали.
Вот там то и началась новая жизнь!
Ах, как хорошо небритые японские негры готовят жареный гопак! Вай, вах, вау... Добил таки сука гламур суку человека разумного. Нечего валяться в гордыне, как лошадь в соломе. Джипиэсы и их точность наведения не нужны голым филиппинским девкам, и тайским проституткам седьмого пола.
Короче, гламур убил много людей. Почти всех. Не всех сразу, но много. Остальные скоро умрут от загрязнения крови.
— Послушай, наверное, мы будем с тобой сваливать. Всё равно все дохлые валяются, - сказал командир врачу.
Та согласно кивнула головой. Прошептала:
— Так романтично... Ты будешь мой навсегда... Да?
— Нет, только до самого конца.
Фиолетовый барьер разорвался колющими иглами пылающих звезд, вечных свидетелей счастья, которое есть.
21
— Как писатель, могу вам сказать только одно - никто не пишет для кого-то, если это не приказы, доносы и репортажи, - проговорил блондин и стал жевать кусочек лимона после рюмки абсента. - Более того, даже доносы пишут в большом смысле себе - показать душе, что ты такое есть. А подобное, что фиксирует Паркер, мне напоминает именно калейдоскоп, где-то у неё и читал. Просто от фонаря крутишь этот калейдоскоп, а там картинки выскакивают. А она, Паркер, от этих картинок счастлива. Или несчастлива. Или просто жива. Или хочет попробовать не жить. Или наоборот. Или и то и другое. Или есть ещё варианты. Или я не прав. Но, скорее прав...
— Знаете, - перебил представитель, - у вас многовато вариантов. Мне кажется, она зашифровала смысл, а ключ или ещё не создала, или потеряла, или его нет.
— Ваша версия подобна моей. Я знаю, что ничего не знаю. Но я лично знаю, зачем мне нужна эта Паркер. Уже говорил вам.
— Чтобы подпитаться сумасшествием не обязательно пить с ней на брудершафт, - сказал представитель. - Достаточно почитать её творчество.
— Может вы и правы, - задумчиво проговорил блондин, закуривая очередную сигарету и туманно вглядываясь в себя. - Есть два типа мышления. Математическое и ассоциативное. Первое создает технологии, дома, мосты, города. Второе создает то, что необходимо для первого.
— А что же это необходимо для первого? - полюбопытствовал представитель, откинувшись в кресле расслабленной волной ненавязчивого любопытства.
Писатель некоторое время молчал, глядя в окно на плещущийся вестерн лебединой паутины влетающей осени. Проговорил, задумчиво вернув взгляд к столу:
— Да вот то, что пишет Паркер. Вернее, как она воспринимает мир. Поэтому недостаточно просто почитать её, чтобы получить окончательную ассоциацию. По крайней мере, мне. Надеюсь, понимаете.
— Немного. У вас проблемы самоанализа. Ваша множественность занялась переделом территории. А главный управляющий отпустил контроль управления, и корабли поплыли в разные стороны. Клеопатра в одну, Марк Антоний в другую, а сражение или идёт, или ещё предстоит, но Октавиан Август уже возглавил империю. Или пытается.
— Да чушь это. Не спекулируйте моим отношением к вам. Я сам имею ассоциативное мышление. И не потому, что конкретика формы мне непонятна, недоступна или сложна. Нет, она мне просто неинтересна как мёртвый продукт, в котором закончилось горение создания. И это горение есть в Паркер, но несопоставимо больше, чем во мне.
— А может, имеет значение, что она женщина?
— Я не знаю. Покажите мне женщину, которая мыслит подобно.
«Танец падающей звезды»
Она танцует вечно и неистово.
Да, да... Поверь, ведь это так.
Её ты сможешь рассмотреть порой, когда мгновение остановить сумеешь, которое стоять не может никогда...
Тонкая полоска алой линии горизонта ширилась в индиговом оформлении призрака волшебства рождения нового дня.
Туман пепельных сумеречных волн ночи неуклонно рассеивался, расползаясь в небытие своей тьмой и очертаниями холода, зыбко бегущего остывающей волной по набережной юности, соскользнувшей в мерцание гранатового ожерелья осознания.
Парусники ветра удачи наполнили паруса и неслись навстречу новому дню, который всё время рядом, пока он есть.
А есть он всегда.
Но иногда уходит в закат, чтобы плакали пышногрудые синицы, провожая улетающих журавлей.